— Сложности существуют только в твоем воображении. Ты мог бы встретиться с ними и сказать, что мы помолвлены, вот и все. Они бы не стали возражать, поверь мне. Мама, как тебе известно, вообще витает в облаках. Только и знает, что играет ноктюрны Шопена да бегает из дома в дом, разучивая с богатенькими сопляками, которым наплевать на музыку, «Маленького горца» и «На озере Комо». Она не помнит, когда пора обедать, а когда — ужинать. Иногда мне кажется, что она даже не помнит, есть ли у нее дочь. А вот папа меня очень любит. Он настоящий военный, ценит во всем порядок и дисциплину. Ему больно, что я встречаюсь с человеком, который глаз не кажет в дом. Открыто он меня никогда не упрекает, но дает понять, что недоволен. Мне всякий раз бывает неловко, когда разговор заходит о тебе, — пожаловалась она.
— Вот в точности, как мне сейчас, — ответил он с раздражением в голосе.
— Послушай, Спартак, я же знаю, ты не святой. Есть немало женщин, готовых закрутить с тобой роман. Меня это не радует, но и плакать по этому поводу я тоже не собираюсь. Я тебя принимаю таким, какой ты есть. Но само собой разумеется, что в конце концов мы поженимся, — заявила Альберта.
Вместо ответа Спартак выскользнул из постели и, как был, голым, прошел на кухню, чтобы взять припасенный для нее подарок.
— Это тебе, — сказал он, бросая ей сверток.
Альберта прочла надпись на перевязанном розовой шелковой ленточкой пакете.
— Ты это купил у «Каццолы» в Болонье? Попробую угадать, что там. А-а, знаю. Батистовые платочки с ручной вышивкой, чтобы осушить мои слезы в тот день, когда ты простишься со мной навсегда, — невесело пошутила она.
— Вот и не угадала, — ответил Спартак, одеваясь.
Она развернула пакетик и в восторге воскликнула:
— Шелковые чулки! Господи, какое чудо! Все мои подружки помрут от зависти. Ты ездил в Болонью и среди тысячи важных дел нашел время подумать обо мне. А знаешь, ты ведь и в самом деле неплохой парень! Всякий раз, когда я начинаю сомневаться в твоей любви, ты мне доказываешь, как глубоко я ошибаюсь. — Альберта старалась бодриться, но болезненный спазм сжал ей горло.
Спартак сел на край постели и тихим голосом, не смея взглянуть ей в лицо, произнес:
— Я на тебе не женюсь, Альберта.
— Знаю, — безнадежно кивнула она. — Я всегда это знала. Ни разу, ни единого разу ты мне не сказал: «Я люблю тебя». А другая, кто она? — в упор спросила Альберта.
Она встала с постели и тоже начала одеваться.
— Та, которой нет, — ответил Спартак, думая о Маддалене.
На протяжении двух с лишним лет он всеми силами старался ее избегать, но так и не смог изгнать из своего сердца образ девушки из Котиньолы, болтавшей босыми ногами в воде Сенио и любившей розы.
— Я не заслуживаю обмана, — обиженно запротестовала Альберта, наклонившись, чтобы поднять с полу чулки.
— Я говорю тебе правду. — Он обнял ее за плечи и отвел в кухню, где от маленькой печки исходило приятное тепло.
Спартак наполнил две чашки остатками кофе, и они сели за стол. Оба стали размешивать сахар ложечками, и фарфоровые чашки зазвенели. Каждый был погружен в собственные мысли. В ушах Альберты звучал предостерегающий голос закадычной подруги Элены, ее ровесницы, у которой уже было двое детей: «Если не сумеешь кого-нибудь подцепить, пока тебе не стукнуло тридцать, то уж никогда не выйдешь замуж».
Альберту и так уже считали старой девой, да притом с плохой репутацией и без будущего. Она была из тех молодых одиноких женщин, про которых говорят: «Все их хотят, но никто не берет». О нескольких компрометирующих ее связях с мужчинами было известно всем. Даже директриса начальной школы, пятидесятилетняя вековуха, гордившаяся своим положением «непорочной весталки», смотрела на Альберту свысока и не упускала случая унизить ее.
— Я должна найти себе мужа. Теперь уже неважно, кто это будет, лишь бы женился, — сказала Альберта, поднося чашку к губам. — За тебя я бы вышла по любви. За другого пойду просто, чтобы выжить, — горько призналась она.
— Послушай, Альберта, мы же друзья. Я всегда останусь тебе другом. Ты славная и добрая. Если бы я надумал жениться, то выбрал бы только тебя. Но я влюблен в другую женщину. В ту, которой нет. — Он нежно погладил ее по лицу.
— Не говори глупостей, Спартак. Тебе это не пристало, — отмахнулась она. — Я даже не знаю, о чем ты говоришь, да, по-моему, ты и сам этого не знаешь, — Альберта надела пальто и теперь надевала шапочку. — Слушай, тут есть один тип, может, ты его тоже знаешь, у него на проспекте отличный обувной магазин. Вдовец. Приударяет за мной вот уже несколько месяцев. Правда, у него жирная кожа и сальные волосы, но мне кажется, если бы я приучила его мыться, он был бы совсем даже ничего. Очень приличный господин. Что скажешь?
— Ты больше не хочешь меня видеть. Так?
— Молодец. Десять с плюсом, — кивнула она, направляясь к дверям.
— Ты очень на меня разозлилась? — спросил Спартак, подходя к Альберте и ласково обнимая ее.