Люк наверху распахнулся, и в сырую тьму подвала ударил солнечный луч, отраженный металлическим полированным зеркалом, висевшим на стене какого-то просторного помещения, видимо горницы или людской.
— Ну что, сговорщики, попались?!
Этот поганый дребезжащий голос Олег Иваныч узнал бы даже на том свете. Митря! Митря Упадыш! Предатель, садист и гнусный убийца. Значит, версия номер три… Впрочем, стоп. Как Митря выразился? Сговорщики. Значит, знал. Значит, проводник Димитрий никакой не рязанец, и ловушка подстроена еще в Новгороде. И, надо признать, весьма ловко подстроена!
— Нате, чтоб не подохли раньше времени. — Митря бросил в подвал кусок заплесневелой лепешки и баклажку с водой. — То вам до вечера. А вечером… Вечером мы с вами поговорим. Уж так поговорим, так…
Люк захлопнулся. Вновь темнота. Только чувствовал себя Олег Иваныч теперь не в пример лучше. Пусть исполнились самые плохие его предположения, тем не менее это лучше, чем неизвестность.
— Водичку будешь, Олег Иваныч?
— Давай.
Гриша протянул баклажку. Поделив, съели лепешку, хоть и плесневую.
— А подпол-то досками обшит, — сообщил отрок. — Эх, нам бы ножичек какой. Может, расшатали бы.
Олег Иваныч про доски и сам знал уже. Пока Митря с ними гутарил, времени зря не терял, весь подвал осмотрел внимательно: где досочки какие хлипковаты — приметил.
— Ножичек, говоришь? Зачем тебе ножичек. Ты что, некрещеный?
— Что ты, что ты, спаси, Господи, — невидимо замахал руками Гришаня.
— Тогда снимай с шеи крестик… Он у тебя, чай, не медный?
— Серебряный.
— Тьфу ты!
Впрочем, Гриша тут ни при чем. Ну, серебряный у него крестик, и что? Вполне обычное дело. Необычно было б, если б, как у Олега Иваныча — из закаленной стали, по особому заказу оружейником Никитой Анкудиновым выкован. Таким крестиком, при особой нужде и сноровке, людей резать можно, прости господи! Давно, по зиме еще, заказал крест Олег Иваныч — так, на всякий случай. О тайном оружии думал, вот и осенило — вдруг пригодится? Похоже, и пригодился.
— Там, позади тебя, хлипковато будет. Попробуем расшатать, затем копать придется, только не шуми, понял?
— Понял!
Олег Иваныч расшатал самолично досочку, вытащил:
— Теперь копай, Гриша!
«Пилите, пилите, Шура. Они золотые». Олег Иваныч понимал, что подкоп из подвала вести — на неделю работа. А времени у них — до вечера — всего ничего оставалось. Однако заставлял Гришу копать.
Да того и заставлять не надо было — рыл с упорством, что твой экскаватор. И хорошо. Пусть отрок работой занят будет. А то начнут мысли дурные в голову лезть, от молчания-то и безделья. Хоть и побывал Гриша в тех еще переделках, а все ж еще не взрослый, характером слабоват. Сломаться может, если сиднем сидеть будет да думы разные думать. Разговаривать же с ним Олегу Иванычу некогда — самому нужно было все четко решить… До вечера. Именно так выразился Митря. Значит, либо ждет кого-то, либо…
Впрочем, это не очень важно. Важнее другое: вряд ли шильники будут сами спускаться в подвал «для беседы», заставят вылезти пленников. А вот тут всякое может произойти. Но и Митря с людишками своими настороже будет. Значит, сразу нападать не надо — пусть чуть успокоятся. С покорностью вылезти, крестик в ладони зажав. Далее, конечно, руки свяжут. Вот до этого момента и нужно успеть.
Сколько там времени будет — от того, как вылезут? Секунд десять наверняка. За десять секунд многое можно успеть. Тем более вдвоем. Самый опасный для Митри, конечно, Олег Иваныч — за ним особый и наипервейший пригляд будет, а Гришу так, пнут для острастки… Софийский отрок, почти монах — чего от него ждут-то? Вот он-то и должен напасть первым, а уж дальше и Олег Иваныч втянется! Только сдюжит ли? Должен. И главное — удар, удар меток должен быть и резок. Не учен такому Григорий. Так ведь и время еще есть — потренироваться! Все ж больше толку, чем землю тут рыть.
— Эй, Гриша, хорош копать! Иди сюда, протяни руку… Чувствуешь, каков мой крестик?
— Тяжелый! Холодный… Ой! Острый! Ладонь поранил.
— Вот то-то, что острый. Человека зарезать им сможешь? Я научу как.
Отрок шумно сглотнул слюну:
— Если надо, смогу, Олег Иваныч. Учи.
…Время тянулось. Уже давно бы пора появится Митре — ан нет, нету! И где только носит шильника? Иль не вечер еще?
Весь испереживался Олег Иваныч. Недаром сказано: ждать да догонять — хуже нету.
А наверху, на улице, давно уже синел вечер. За лесистым холмом пламенело на закате солнце, пуская по речной ряби дрожащие оранжевые дорожки. Гуляли по улицам беспечные горожане, на отмели у перевоза весело плескались дети.
Матони все не было. Именно его ждал Митря. И уж давно пора тому появиться, а вот, поди ж ты, носили где-то черти вместе с отрядцем. Ругался про себя Митря: послал Бог помощничка! Ругался, однако ждал терпеливо — строго-настрого наказывал Матоня не начинать без него пыток, очень уж хотел самолично забавиться. Вот и не смел Митря начинать, боялся. Ну его к черту, с Матоней связываться! Ладно, если сгинул где, а если нет?