Корсар с Севера

Гляну на море —

В памяти лодка.

Гляну на дерево —

В памяти облако.

Ну, а если я гляну на пристань?

Октай Рифат

В узкие окна закат

Красного золота бросил.

Выступил сумрачный ряд

Тел, наклоненных у весел.

В. Брюсов. Гребцы триремы

Пролетело короткое новгородское лето. Вот уж и Новый год пришел, сентябрь месяц, на который венчание назначено — Олега Иваныча с боярыней Софьей. Осень еще не успела вступить в свои права — совсем по-летнему светило-жарило солнце.

Из церкви Николая Чудотворца на Нутной улице вышла девчонка. Посмотрела вокруг серыми глазищами, платок с головы сняла, на плечи накинула. Ветер живо волосы разметал — черные, как вороново крыло. Невесела была девица-краса, по щекам слезы дорожки проложили.

— Не горюй, Ульянка, — догнала ее вышедшая из той же церкви женщина — крупная, дородная, про каких говорят — бой-баба. — Найдется твой Гриша, обязательно найдется! Молись только.

— Так уж я молюсь, тетя Настена. Да вот толку пока…

— Не плачь, что ты! Вон, пойдем лучше калик послушаем.

По Нутной улице в направлении Славны, звеня бубенцами, шли слепцы с одноглазым поводырем. По пути останавливались, обычно у какой-нибудь церкви, заводили песни: длинные, унылые, жалостливые. Особой популярностью пользовались две темы: о «злых татаровях» и «о пожаре московском». Первую слушали с ненавистью, вторую — сочувственно, но все ж с небольшой долей злорадства, типа, так вам, московитам, и надо. За спесь вашу, за гонор, за подлости.

У церкви Николая Чудотворца калики затянули про «злых татаровей»:

Как пожгли поганые славен Алексин-град,
Полегли все, не осталося
Ни старца, ни воина,
Ни дщери, ни отрока…

Ульянка и Настена встали средь окружившей слепцов толпы. Слушали… Потом полезли за мелкой монетой. Бросали слепцам, те кланялись. Один из слепцов уж очень знакомым показался Ульянке. Подошла ближе, взглянула пристально… Ну, точно — Нифонтий! Подмастерье из мастерской ее покойного батюшки, вощанника Петра. А может, не он. Похож просто. Ульянка схватила слепого за руку:

— Нифонтий, ты ли?

Тот вздрогнул, повернул к девчонке лицо с черной повязкой на месте глаз:

— Ульянка… Вощанника Петра дочь…

Отошли в сторону, поговорить. Так и узнала Ульянка о встрече слепцов с Гришаней под Алексином, о том, как пожгли город татары, никого не осталось.

— Совсем-совсем никого? Может, и спасся кто?

— Может, и спасся. Только тех, кто спасся, татары сразу похватали — и в рабство. Так что ежели спасся твой Гриша — так, не иначе, у татар он.

— У татар… — Ульянка вздохнула.

— Ну и что же, что у татар? — встряла Настена. — Их всяко выкупить можно — и Гришу, и Олега Иваныча. Только знать бы точно… Вот что. Скажи-ка, Нифонтий, а как бы вызнать, в полоне наши аль нет?

Нифонтий почесал бороденку. Криком подозвал одноглазого поводыря, пошептался с ним о чем-то…

— Говорят, Аксай-бек под Алексином большой полон взял, — отпустив проводника, сообщил Нифонтий. — Человек он у татар не последний. Кроме Аксай-бека, еще были отряды Каюм-хана и Адыгея-мурзы. Это — кто поважнее, ну а всякой шушеры татарской — без числа. Впрочем, шушера все одно полонянников в общий счет предъявить должна, для дележу справедливого.

Настена вздохнула:

— Как ты сказал-то, Нифонтий? Кабум-кан? Тьфу, не запомним имен их богомерзких… Ульянка, сбегай-ка домой за писалом да берестою.

— Да зачем же бегать, тетя Настена? Нешто не запомнить? Аксай-бек, Каюм-хан и Адыгей-мурза. Проще простого. Только одни мы ничего не вызнаем. Идем-ка к Софье-боярыне!

— Ой! Вот так и запросто — к боярыне? Чай, не званы.

— Пошли, пошли… Уж она обрадуется! И что делать — сообразит, подскажет.

— Ну ладно, пойдем. Только я к боярыне заходить не буду, на улице постою, у ограды.

…К концу месяца боярыня Софья получила первые известия через знакомых поволжских купцов. По всем приметам — здоровый светлобородый мужчина с родинкой на щеке и синеглазый отрок — оказались в полоне Аксай-бека. Ни у Каюм-хана, ни у Адыгея-мурзы людей с подобными приметами не было. А отрок и мужчина с родинкой были сразу же уведены в Кафу на продажу торговым представителем бека Аттамиром-мирзой.

— Так что ищите своих родичей в Константинополе, — тряхнул крашенной охрой бородой купец. — Из Кафы туда — прямая дорога. Если живы — выкупите. Но деньги готовьте немалые!

— Да что деньги… Уверенности нет, вот что худо. Кабы наверняка знать, что они там. А то ведь Константинополь — не близкий свет.

— Что ж… И то узнать можно. Только не сразу. — Купец бросил хитрый взгляд.

Боярыня вытащила из калиты золотой рейнский гульден, мгновенно исчезнувший в складках халата торговца.

— За скорые вести получишь столько же. Только смотри не обмани, для тебя же хуже будет.

— Что ты, любезная госпожа! Испокон веков мы, Кабеевы, в Новгороде торговали честно и славно. И отец мой, и дед, и…