Корсары Балтики

Цапля, стоявшая в углу на одной ноге, приоткрыла глаза, словно соглашаясь — указанное положение дел возмутительно.

— Кругом одни шарлатаны, — ворчала Брунгиль-да. — Откуда берется столько пыльцы из цветка папоротника, когда он цветет раз в сто лет? Я имею ввиду истинный папоротник, а не ряску, выдаваемую за него иными «знатоками»…

Но вскоре бормотания ее сделались менее вразумительными, а потом и вовсе стихли.

Глядя на свое творение, старуха гордо приосанилась. Есть чем гордиться, не потеряла хватку.

В самое сердце несусветной фигуры она положила вещи де Сото, посыпала их бурым порошком и поднесла свечу.

Полыхнуло так, что цапля рванулась к выходу, истошно вопя и трепыхая крыльями, а самой старухе опалило ресницы и седые патлы.

— Ну как, нравится? — спросила она в пространство, блаженно улыбаясь.

Через некоторое время она зажгла еще одну свечу, подняла над фигурой и уставилась на тени, пляшущие по плесени.

Между свечой и стеной в воздухе не было ничего, кроме горелого духа от превращенных в пепел вещей, но на зеленоватой поверхности трепыхались и бились силуэты крошечных крылатых созданий.

— Нравится, — убежденно сказала старуха. — А раз так — ступайте и найдите остальное.

Она никогда не любила громоздких заклинаний и сложных магических формул, предпочитая более действенные меры.

Брунгильда взяла веник, сплетенный из каких-то трав, на первый взгляд — без всякого порядка и смысла, и поднесла его к свече. Удушливый дым тут же заполнил мельницу. Тени на стене заметались, а ведьма, выкрикивая грубые ругательства, которых постеснялся бы и иной ландскнехт, стала махать веником.

Глаза старой женщины разъедал дым, и она свободной рукой накинула на лицо влажную тряпицу, продолжая размахивать своим чадящим помелом.

— Прочь, прочь окаянные, ищите его, ищите, он и в остальных частях вкусный, я знаю, я вам обещаю пир горой, негодники.

Невидимый источник ветра вдруг заставил дым потянуться наружу, словно мимо старухи на торфяник понеслась стая ласточек или ополоумевших по весне стрижей, не заметных для глаза простого смертного.

Кашляя громко и натужно, старуха выбежала с мельницы и окунула веник в болотную промоину.

— Полетели, безобразники, — проворчала она, глядя в совершенно чистое небо. — Спасут ли тебя, безвестный глупец, святые угодники? Навряд ли. Сколько себя помню — никого не спасли от старой Брунгильды.

Она заковыляла к мельнице, волоча за собой помело. Цапля укоризненно смотрела на нее с края промоины, не решаясь вернуться к своему излюбленному месту.

— И ты, дурная птица, — погрозила ей ведьма, — хоть бы помогла… Ведь можешь, разве не так?

Стороннего наблюдателя не было, а потому трудно сказать, сколько во всем произошедшем было от магии, а сколько от безумия.

Дым выветрился и смешался с болотным туманом, оседая в торф. Старуха вернулась внутрь и стала дожидаться своих четвероногих любимцев. Для нее Гретхен, ее подручные и их просьба перестали существовать.

Кем она была, старая Брунгильда? Даже в Феме мало кто знал наверняка.

Тайный орден, угнездившийся в Ливонии и Ганзе, был младше старухи, коротающей свой век на развалившейся мельнице. Много старше Фемгерихта был лес со странной историей, исторгнувший однажды из себя Брунгильду.

Сотрудничали с ней охотно, а проникнуть в сущность — эту затею давно забросили. Трудно смотреть в омут слишком долго — голова кружится.

Так и жила старуха, не понятая даже Фемой, на своем островке, в окружении полуволков-полусобак, ворча на новомодных алхимиков, требуя время от времени со своих редких посетителей страшную плату.

Интересно, что она ее всегда получала, а если нет — оставалась не в накладе. Стая вокруг ее убежища никогда не редела, только росла. И огоньки в туманных болотах, радовавшие ее своим блеклым свечением, также не шли на убыль, норовя превратить весь торфяник в мерцающее море трепещущего пламени, будто нарочно намалеванное демонами в насмешку над звездным небом.

Глава 20. «СПРУТ»

— Парус! Парус!

Эти истошные крики разбудили задремавшего было де Сото. Заполошно вскочив, он уставился в указанном впередсмотрящим направлении. Действительно, над синей гладью гордо реял алый парус со шведским львом.

— Ага, — усмехнулся испанец. — А говорят — кошки воды боятся! Всем приготовиться, добыча сама идет к нам в руки.

— Парус! — опять прокричал вахтенный.

— Заткнись, и так видим, — взорвался де Сото, грозя сидящему на самой маковке мачты молодому турчонку, выкупленному им с невольничьей галеры перед уходом из теплых морей.

— Все три видно? — поразился турчонок.

— Три? Каррамба! Святой Яков Компостельский и сисястая Морская Девка посылают нам свое благословение.

— Иалла! — дружно откликнулась команда, потрясая кривыми саблями.

— Как мне вас отучить от этих криков, — скривился де Сото. — Я-то привык, а русичи могут оскорбиться. Ладно, это потом. Сейчас же — все к бою!

Метнулись к пушкам опытные канониры, абордажная команда сгрудилась на носовом возвышении, турчонок, воинственно нахлобучив шишак, принялся подбирать в колчане стрелу для первого, «счастливого» выстрела.