Корсары Ивана Грозного

А сегодня воевода Яковлев узнал, что опричник Умный-Колычев отправил к себе в поместье двести возов награбленного добра. Иван Петрович понимал, что если вести войну таким способом, то можно превратить во врагов коренных жителей — эстов, дружественно расположенных к русским. Однако боярина грызла зависть. Ему самому хотелось как-нибудь пополнить свой тощий кошелек…

Выслушав рассказ Степана Гурьева, воевода долго смотрел на него. Он не мог понять, почему русский человек согласился одеть короткие штаны и короткую куртку. Большего срама он не мог представить.

— У тебя есть грамота к великому государю, — наконец произнес воевода и протянул руку.

— Нет, боярин, царский адмирал приказал мне вручить письмо в руки великому государю.

Воевода Иван Петрович хотел было вскочить, затопать ногами, наказать шелепугами простого мужика, обряженного в дурацкую скоморошью одежду, но стерпел.

— Ладно… получай проезжую в Москву.

Через шесть дней Степан Гурьев подъезжал к престольному городу. Проезжая действовала безотказно. На всех ямских дворах лошадей давали без всяких задержек и еще кормили в придачу. Царь находился в Александровой слободе.

Степан решил заглянуть к Макару Соскину, знакомому мельнику на реке Яузе. Мельница стояла на старом месте, в густых кустах ивняка, однако Степан не сразу узнал ее. У мельницы была пристройка — каменное сооружение с высокой трубой. Из трубы выползали черные клубы дыма. Огромные колеса работали на полную скорость, шумно поворачиваясь в воде. У дверей мельницы и возле каменной пристройки стояли вооруженные стрельцы.

Перед Степаном стрельцы загородили дорогу.

— Кто таков, откуда?

— Мой друг здесь мельником, пустите повидаться.

Стрелецкий десятник позвал Макара Соскина и по его слову пропустил на мельницу Степана.

— Что у вас за порядки, — спросил Степан, — почему стрельцы?

— Третий год как мельница государю отошла. У боярина Ивана Петровича Федорова, покойника, отобрали. И не муку мы здеся мелем, а делаем для государя и великого князя бумагу. Приказные много ее изводят… Мастером у нас Панфил Мокрошубов, — важно ответил мельник.

Он вынул из ящика плотный кусок белой бумаги.

— Пощупай, какова.

Степан заметил на бумаге какие-то знаки. Посмотрев на свет, он прочитал: «Царь Иван Васильевич всея Руси. Князь Великий Московский».

— Молодцы, — сказал Степан. — Бумага — хитрое дело.

— А стрельцы потому поставлены, — объяснил Макар Соскин, — что в прошлом годе сгорели две бумажные мельницы от злой руки.

Мельник принес угощение и долго рассказывал про московские дела.

Утром Степан Гурьев поехал в Слободу.

Два дня он ждал приема. На третий день думный дьяк Василий Щелкалов приказал ему одеться.

— Ступай за мной, увидишь светлые царские очи.

Степан надел черные чулки, башмаки из грубой кожи с золочеными пряжками, черные панталоны, камзол из черного сукна с капитанскими позументами. На плечи накинул черный шерстяной плащ. К поясу прицепил шпагу в кожаных ножнах.

Василий Щелкалов с усмешкой смотрел на него.

— Ты думаешь, так будет лучше? — спросил он. — Оделся не по обычаю, как журавль, а царь сердит нонче… Ну, пойдем.

Мореход молча шагал по двору вслед за Щелкаловым к царским хоромам, расположенным на противоположной стороне. Двор был посыпан белым речным песком, и, несмотря на дождь, грязи не было.

Наконец Степан Гурьев увидел перед собой того, кто беспричинно убил его детей и жену, разрушил жилище. Царь Иван сидел совсем близко в кресле, на небольшом возвышении, и Степан мог рассмотреть каждую морщину на его лице. Лицо царя землистого цвета, глаза слезились…

Степан упал на колени.

— Встань, Степашка, — сказал царь Иван, протянув ему для поцелуя холодную руку. — Наш наказной капитан Карстен Роде сообщил нам добрые вести и хвалил тебя.

И царь устремил на Гурьева буравящий взгляд своих черных глаз.

— Дозволь слово молвить, великий государь!

— Говори.

— Карстену Роде, великий государь, подчинены сейчас капитаны многих кораблей и негоже ему называться капитаном, ибо капитан — начальник одного корабля.

— Вот как! — сказал царь. — Хорошо, пусть он будет морским атаманом.

— Карстен Роде просил назвать его адмиралом, великий государь, как то водится у других государей.

— Хорошо, я жалую его адмиралом.

— Адмирал Карстен Роде будет очень рад твоей царской милости, великий государь.

— Скажи-ка, Степашка, кто служит у него на кораблях матросами?

— Всякий сброд, великий государь. Кроме преданности и послушания капитану, у них нет других добродетелей. Только на двух кораблях есть русские люди…

— Чем заставляет Карстен Роде таких людей служить себе преданно?

— Деньгами и ножом. Он платит по шесть гульденов в месяц, а в каждом гульдене двадцать четыре любекских шиллинга. Прежде, когда матросов было меньше, он делил захваченные товары поровну между ними.

— Так много? — удивился царь Иван.

— Служба тяжелая, великий государь. Очень тяжелая. А если человек служит недостаточно храбро и преданно, его убивают, а тело выбрасывают в море на съедение рыбам. Адмирал Карстен Роде очень доволен русскими мореходами, особенно пушкарями.