Корсары Леванта

Арагонец кивнул. Провел ладонью по лицу, утирая пот.

— Да, они встрепенутся, если мавры наскочат или, наоборот, — если будет готовиться набег. На человека поистине чудотворное действие оказывают нож у горла или звон в кармане… — Тут он полуобернулся к Алатристе. — Короче говоря, вы прибыли вовремя. Что-то явно затевается.

В светлых глазах капитана, отражавших из-под надвинутой шляпы слепящий блеск улицы, мелькнула искра интереса. В эту минуту мы как раз приблизились к арке Пуэрта-де-Тремесен, то есть оказались в дальней от моря части города. Несколько оборванных каменщиков — испанцев-арестантов и мавров-невольников — тщились укрепить покосившуюся и грозящую рухнуть стену. Копонс поздоровался с одним из часовых, сидевших в тенечке, и мы выбрались за ворота, от которых Ифре — ближайший городок мирных мавров — отстоял на два аркебузных выстрела. Здесь все было в еще более плачевном виде: каменные плиты поросли буйным кустарником, стена во многих местах была разрушена, караульная будка лишилась крыши и разваливалась, гнилое дерево подъемного моста, перекинутого через узкий ров, который едва ли не доверху был завален всякой дрянью и мусором, угрожающе потрескивало у нас под ногами. Просто чудо, подумал я, что отсюда еще умудряются отражать врага.

— Набег? — спросил Алатристе.

Копонс скорчил гримасу, долженствовавшую означать: «Весьма вероятно».

— Куда?

— Не говорят. Но мне думается — вон туда. — Арагонец показал на уходящую к югу Тремесенскую дорогу, петлявшую в садах. — Там несколько бедуинских поселений… Ходят слухи, что на них и ударим, угоним скот, возьмем пленных, а за них — выкуп. Будет чем разжиться.

— Мавры-то немирные?

— Нет, так будут.

После этих слов я уставился на Копонса, немало, признаться, удивленный ими. И попросил подробнее объяснить механику предприятия, именуемого «набег».

— Помнишь Фландрию? Нечто вроде этого: выходим ночью, идем быстро, а чуть рассветет, орем: «Испания и Сантьяго!» Больше чем на восемь лиг от Орана не удаляемся.

— Стрельба-пальба?

Копонс качнул головой:

— Почти нет. Чтобы пороха не тратить, режемся, что называется, грудь в грудь. Если становище поблизости, забираем скот и пленных. Если подальше — одних людей и все мало-мальски ценное. Потом возвращаемся за стену, подсчитываем, на сколько потянет добыча, продаем, а выручку делим поровну.

— И что же — есть что делить?

— Как когда. Если приводим невольников, можно заработать эскудо четыреста, а то и поболе. Миловидная бабенка детородного возраста, дюжий негр или молодой мавр дают в общий котел по тридцать реалов с носа. Детишки, если здоровые, — по десять. Последний набег сильно скрасил нам жизнь. Мне, к примеру, досталось восемьдесят эскудо чистыми — половина моего годового жалованья.

— Вот потому тебе король и не платит, — сказал я.

— Нет, не потому… От каменного падре дождись железной просфоры…

В это время мы шли уже берегом реки — ухоженным, обсаженным фруктовыми деревьями; вдалеке виднелись ветряные мельницы и нории[11]. Попавшиеся навстречу нам старик-мавр и с ним мальчишка — оба в изношенной и обтрепанной одежонке — несли за спиной корзины, доверху наполненные овощами и зеленью. Я невольно восхитился тем, какой дивный вид открывался отсюда: зеленые возделанные поля, простершиеся между рекой и городскими стенами, Оран с вознесенной на крутом склоне цитаделью, а далеко внизу — развернувшееся синим веером море.

— Без таких вылазок да без урожая с этих садов-огородов мы бы долго не протянули, — заметил Копонс. — Пока не пришла ваша галера, мы четыре месяца кряду получали по фанеге[12] зерна в месяц и по шестнадцати реалов пособия каждому семейному солдату. Сами небось видели, какими оборванцами тут люди ходят… Старый фламандский трюк, а, Диего? Вам надобно денег? Милости просим на приступ вон того форта: возьмете — все ваше… С Богом, ура! Там были еретики-голландцы, тут мавры — королю это без разницы.

— А королевскую пятину берут? — полюбопытствовал я.

— А как же! — ответствовал Копонс. — Королю долю его отдай и не греши. И сеньор губернатор своего не упустит — выберет себе лучших невольников или целое семейство вождя того племени, что жило в разоренной деревне. Остальное разделят между солдатами и офицерами сообразно жалованью и чину. Включая и тех, кто на вылазку не ходил, а сидел в крепости… Ну и святую нашу матерь-церковь не позабудь.

— Как? Пресвятые отцы тоже военной добычей не брезгуют?

— Еще бы им брезговать… Здесь набегами кормятся все решительно, ибо даже ремесленники и купцы внакладе не остаются: арабы приходят к ним выкупать свою родню за деньги или за товар. После каждого удачного дела весь город — одна базарная площадь в торговый день.