Корсары Мейна

– Не вам решать, куда мне ходить и что делать! – наливаясь от злости кровью, с горячностью ответил офицер.

– Я не желаю видеть вас в своем доме, – Мишель из последних сил старался не потерять самообладания. – Поэтому вам лучше развернуться и уйти отсюда подобру-поздорову.

– Мсье, вы еще сосунок давать мне такие советы!

– Будь я постарше, моя шпага показала бы, кто есть кто!

– Ах, мы еще и шпагой умеем владеть? Ну надо же… А я думал, она болтается у вас на боку в виде украшения. Короче, если ты еще раз, щенок…

Это уже был перебор. Едва прозвучало слово «щенок», как гасконский нрав взял верх. Мишель де Граммон выхватил шпагу из ножен и крикнул:

– Защищайся, разряженный павлин!

Офицера не понадобилось долго уговаривать взяться за оружие. Задета была его честь, а в такие моменты французские дворяне плевали с высокой колокольни на запреты кардинала Мазарини – парижане знали, что именно он составляет все королевские эдикты. Гвардеец обнажил шпагу, и улица наполнилась звоном стали. Окна вторых этажей как по команде открылись, и любопытные матроны и девицы разных возрастов с извечным женским любопытством принялись, как в театре, наблюдать за ходом поединка, который явился для них отличным развлечением в череде скучных дней, заполненных монотонной домашней работой и ссорами с соседками, тем более что на улице Могильщиков дуэлянты дрались очень редко.

Но дуэль закончилась, едва начавшись. Наверное, гвардейский офицер понадеялся на свое боевое прошлое и большой опыт подобных поединков, тем более что против него выступал неоперившийся юнец, которого не стоило воспринимать всерьез. Конечно же дрался ухажер Колетт по всем правилам, да вот беда – ему встретился противник, который эти правила благодаря науке бретёра Пьера де Сарселя напрочь игнорировал. Мало того, Мишель с утра хорошо размялся в фехтовальном зале, и его мышцы сами делали то, что должно, нередко опережая мысль.

Парировав выпад офицера, отбив его клинок вверх, Мишель, до этого работавший в высокой стойке, вместо того чтобы отскочить на безопасное расстояние, неожиданно поднырнул под шпагу гвардейца и стремительным выпадом поразил его в живот. Этот прием из-за своего малого роста Мишель де Граммон решил сделать своим козырем и старался довести его до совершенства.

Офицер упал, кровь хлынула на камни мостовой, дамы дружно ахнули, и окна тут же закрылись – никому не хотелось выступать в роли свидетеля, когда появятся городская стража и помощники прево. Мишель неторопливо вытер шпагу и с победной ухмылкой подошел к поверженному противнику. Молодому человеку было не чуждо сострадание, поэтому он обратился к офицеру с такими словами:

– Мсье, я позову лекаря, чтобы вам сделали перевязку.

Но гвардеец не ответил. Присмотревшись, юный бретёр понял, что его противнику помощь уже не нужна, – офицер был без сознания и, похоже, при последнем издыхании. Его бледное лицо быстро принимало синеватый оттенок, и Мишель заключил, что рана чересчур серьезная и бинты не понадобятся.

И тогда на смену яростному боевому задору пришел страх. Убить офицера гвардии! Тут тюрьмой не отделаешься, ему грозит казнь. Новый муж матери, мсье де Молен, оказался провидцем – пасынка и впрямь повесят на Гревской площади. Что делать?! Дома оставаться нельзя, в этом нет сомнений. Нужно немедленно покинуть Париж! Но как, если нет ни лошади, ни денег на дилижанс? И нет человека, который помог бы хоть чем-то. Стоп! Почему нет? Есть! Пьер де Сарсель! Он поможет, он точно поможет!

Воодушевленный этой идеей, Мишель бросился бежать и несся, пока не оказался на берегу Сены, возле моста Святой Анны. Мост построили из дерева в 1632 году и назвали в честь Анны Австрийской. Он состоял из пятнадцати арок и был красного цвета, за что парижане прозвали его Пон-Руж – Красный мост. Там Мишель наконец перешел на быстрый шаг, хотя ему хотелось мчаться к церкви Сен-Ле, где находилась фехтовальная школа, без оглядки…

Пьер де Сарсель, как обычно в этот час, был занят. Он занимался с каким-то придворным франтом, хотя, как подметил острый глаз Мишеля, тот был весьма искушен в фехтовании. Об этом говорило уже то, что они устроили учебный поединок с настоящим оружием. Со стороны даже казалось, что он гоняет де Сарселя по фехтовальному залу, как зайца, но Мишель лишь хмуро ухмыльнулся, несмотря на скверное настроение. Уж он-то хорошо знал наставника. Ушлый бретёр валял дурака, чтобы вселить уверенность в своего клиента и чтобы тот и дальше приносил ему денежки: как же, он едва не победил самого де Сарселя!

Заметив мрачного, как темная ночь, Мишеля де Граммона, хозяин фехтовальной школы сразу смекнул, что у юного дворянина серьезные неприятности, и одним элегантным финтом обезоружил противника.

Раскланявшись с ним, он сказал с деланым восхищением:

– Мсье, вы делаете большие успехи! Еще десять-пятнадцать занятий, и вам не будет равных среди лучших бойцов Парижа.

Довольный сверх всякой меры похвалой из уст большого мастера, франт удалился, а де Сарсель подошел к Мишелю и встревоженно спросил:

– Что стряслось?