Корсары Николая Первого

Судя по тому, как дернулась щека у обычно невозмутимого адмирала, Верховцев понял: он крайне недоволен тем, что кто-то действует через его голову. Это, в принципе, было ожидаемо – кому такое понравится? И Александр не собирался облегчать ему жизнь. Пускай адмирал хорошо к нему отнесся и покровительствовал их изначально безнадежному, казалось бы, предприятию, но… В общем, это был не только его секрет, и разглашать его было бы глупо и недальновидно.

– …Ну что, Егор Иванович, рассказывай.

– Оно тебе надо? – Гребешков смотрел на командира без восторга. Создавалось впечатление, что он всерьез жалел о данном обещании. Или думал, что Александр о нем забудет? А может, что кто-то из них двоих не переживет тот бой? А что, запросто могло и такое приключиться. Но теперь поздно, назад не сдашь, и, хочет он того или нет, придется рассказывать правду. Хотя бы для того, чтобы не разрушить обоюдное доверие и практически, насколько это возможно между потомственным дворянином и выходцем из крестьян, дружеские отношения.

– Надо, Иваныч. Сам понимаешь, всякое может случиться, и я должен знать, чего ожидать.

– Ну и ладно, – как-то обреченно выдохнул унтер и начал свой рассказ.

Немногим менее тридцати лет назад один генерал, храбрец и герой войны с Наполеоном, сумел доказать императору необходимость новой структуры, направленной на укрепление государственной власти[63]. Там, собственно, и доказывать-то ничего не требовалось, только-только немалой кровью подавили декабрьский мятеж, и порядок требовалось навести быстро. В противном случае крови пролилось бы куда больше.

Император дал отмашку, и новая структура заработала. Эта высшая полиция, главой которой стал вышеупомянутый генерал, многое сделала. В основном, к слову, правильными вещами занимались, вот только высшее общество настроили против себя мгновенно. Не любили дворяне, когда кто-то не просто имел право контроля над ними, но и активно этим правом пользовался. Так что не любили жандармов, руки не подавали. Вынуждены были терпеть – и ставили палки в колеса при каждом удобном случае. В общем, не самая радужная ситуация, не особенно способствующая плодотворной работе.

На суше еще туда-сюда. Офицеры не любили жандармов, демонстративно их презирали – и побаивались. Во всяком случае, открыто мешать не рисковали, максимум – саботаж. А вот флотские отличались и храбростью, граничащей с безрассудством, и накрепко спаянной поколениями кастовостью. Опять же, концентрация представителей старых фамилий здесь буквально зашкаливала. На корабли жандармам ходу не было – бунта не хотел никто. Как ни крути, а декабристы с их абсолютно неадекватными ситуации действиями и малыми силами – это одно, а утыканные пушками корабли, на многих из которых может служить под тысячу человек – совсем другое.

Но покойный основатель службы сам был человеком умным, и дураков вокруг себя не держал. Потому ничего удивительного, что выход был найден, и заключался он в агентурной работе. Многоуровневой, тщательно продуманной и организованной. Да, завербовать офицера сложно, однако же и нижний чин может знать многое. А уж его-то склонить к сотрудничеству куда как проще.

Помора из глухой деревни тоже нашли, чем соблазнить. К примеру, офицерским чином. Не сразу и не морским, но для крестьянина стать «его благородием», пусть и обычным прапорщиком, значит очень многое. Жалованье тоже немаленькое… И Гребешков согласился.

К подготовке агента жандармы подошли обстоятельно. Аккуратно изъяли его под видом болезни, после чего принялись дрессировать как циркового медведя. Чтение, письмо, кое-какие навыки рукопашного боя, основы слежки и ее обнаружения, ну и еще много чего. Разумеется, давали самые азы, за короткий, всего три месяца, период многого просто не освоишь, но все же для задачи «держать глаза и уши открытыми» этого оказалось более чем достаточно.

К слову, в тот день, когда «Князь Варшавский» вышел из порта, Гребешков уже был прапорщиком. Хотя, разумеется, никто, кроме его прямого начальства по линии Третьего отделения, этого не знал. Не обманули отцы-командиры. И Александр практически не удивился, когда услышал, что было у Гребешкова в этом походе, помимо обычного, еще одно задание. Так сказать, частного характера. А именно, присматривать за ним, мичманом Верховцевым. Александр даже не сомневался, откуда тут ноги растут – наверняка отец подсуетился да подключил свои многочисленные связи.

Вот так. Гребешков выполнил задание. Следил и оберегал в меру сил и умения, а заодно информировал родное командование. Именно с его подачи ушел в столицу курьер. Получается, не окажись его здесь – и неизвестно еще, как бы повернулось дело. Конечно, служить в охранке вроде как не совсем почетно, однако, по здравому размышлению, выходило, что дело все же нужное. Так что Александр лишь кивнул, принимая новую информацию во внимание, и пообещал ее хранить. В конце концов, это могло стоить Гребешкову жизни – обиженный в лучших чувствах адмирал может и проблемы устроить, причем нешуточные.