Корсиканские братья

— Я попросил одного из своих друзей, барона Джордано Мартелли, прийти ко мне на завтрак. В одиннадцать часов он будет здесь. Мы позавтракаем вместе, а в полдень, сделайте одолжение, съездите к этим господам. Они обещали быть дома до трех часов. Вот их имена и адреса.

Луи передал мне две визитные карточки.

Одного звали барон Рене де Шатогран, другого г-н Адриен де Буасси.

Первый жил на улице Мира, № 12.

Другой, как я и догадался по его награде, был лейтенантом полка африканских стрелков и жил на Лилльской улице, № 29.

Я вертел карточки в руках.

— Вас что-нибудь смущает? — спросил Луи.

— Скажите мне откровенно, относитесь ли вы к этому делу серьезно. Вы же понимаете, что от этого зависит наше поведение там.

— Ну, конечно! Очень серьезно! Впрочем, вы должны понимать, что я нахожусь в распоряжении господина де Шато-Рено, ведь это он прислал мне своих секундантов. Я ничего не могу поделать.

— Да, конечно… но…

— Оставим это, — ответил Луи, улыбаясь.

— Но… хотелось бы знать, из-за чего вы деретесь. Нельзя же безучастно наблюдать, как два человека собираются перерезать друг другу горло, не зная причину поединка. Вы прекрасно понимаете, что положение секунданта обязывает относиться к этому строже, чем сами участники поединка.

— Тогда я в двух словах расскажу о причине этой вражды. Слушайте.

Когда я приехал в Париж, один из моих друзей, капитан фрегата, познакомил меня со своей женой. Она была красива, молода. Ее облик произвел на меня такое глубокое впечатление, что я, боясь влюбиться, старался как можно реже пользоваться полученным разрешением бывать у них в любое время.

Мой друг укорял меня в безразличии, и я откровенно сказал ему правду: его жена слишком хороша, чтобы я позволил себе видеть ее чаще. Он улыбнулся, взял меня за руку и настоял, чтобы я в тот же день пришел к нему обедать.

«Мой дорогой Луи, — сказал он мне за десертом, — я уезжаю через три недели в Мексику и, может быть, буду отсутствовать три месяца или шесть, а может, и дольше. Мы, моряки, знаем иногда время отправки, но никогда не знаем, когда вернемся. В мое отсутствие я оставляю на вас Эмилию. Эмилия, я вас прошу относиться к Луи де Франки как к вашему брату».

Молодая женщина дала ответ, пожав мне руку.

Я был ошеломлен, не зная, что сказать и, должно быть, показался совсем глупым моей будущей сестре.

Три недели спустя мой друг действительно уехал.

И в эти три недели по его настоянию я ходил к нему обедать, по крайней мере, раз в неделю.

Эмилия осталась со своей матерью, и нет нужды говорить, что доверие мужа сделало ее для меня недосягаемой и что, любя ее больше, чем должен любить брат, я смотрел на нее только как на сестру.

Прошло полгода.

Эмилия жила со своей матерью. Уезжая, ее муж настоял, чтобы она продолжала принимать у себя. Мой бедный друг ничего так не опасался, как прослыть ревнивым мужем. Он обожал Эмилию и полностью ей доверял.

Итак, Эмилия продолжала принимать у себя. Но приемы были немноголюдными, а присутствие ее матери не давало и малейшего повода для упреков, поэтому никому и в голову не приходило сказать хоть одно слово, задевающее репутацию Эмилии.

Но вот примерно три месяца назад ей был представлен господин де Шато-Рено.

Вы верите в предчувствие? При его появлении я вздрогнул; он не сказал мне и слова, он вел себя в гостиной как подобает светскому человеку, но, однако, когда он ушел, я его уже ненавидел.

Почему? Сам не знаю.

Скорее всего потому, что заметил: он явно испытал такое же чувство, как и я, когда в первый раз увидел Эмилию.

С другой стороны, мне показалось, что Эмилия приняла его с чрезмерным кокетством. Конечно, я ошибался. Но я вам говорил, что в глубине души не переставал любить Эмилию и поэтому ревновал.

На следующем приеме я не спускал глаз с господина де Шато-Рено. Возможно, он заметил, как я слежу за ним, и мне показалось, что, разговаривая вполголоса с Эмилией, он пытался высмеять меня.

Если бы я послушался того, что подсказывало мне сердце, то в тот же вечер нашел бы предлог, чтобы драться с ним, но я повторял себе, что такое поведение абсурдно.

И что же, отныне каждая пятница стала для меня пыткой.

Господин де Шато-Рено — человек с утонченными манерами, всегда элегантен, настоящий светский лев; я признавал, что у него было множество преимуществ передо мной, но мне казалось, что Эмилия принимала его лучше, чем он того заслуживает.

Вскоре мне стало ясно, что не один я вижу это предпочтение Эмилии по отношению к господину де Шато-Рено, и вскоре оно настолько возросло и стало таким заметным, что однажды Джордано, также часто бывавший в этом доме, заговорил со мной об этом.

Тогда я принял решение поговорить об этом с Эмилией; убежденный, что она просто не задумывалась над своим поведением, готовый лишь открыть ей глаза на происходящее вокруг нее и не доводить до того, чтобы ее обвинили в легкомыслии.

Но, к моему большому удивлению, Эмилия не восприняла всерьез моих замечаний, утверждая, что я сошел с ума, а тот, кто разделяет мои мысли на этот счет, тоже помешался.

Я настаивал на своем.