Кортес

Сказать по правде, все было не совсем так. Идею насчет освобождения ацтекских послов подкинула мне эта индейская принцесса, но об этом никто и никогда не узнает. Гомара напишет то, что я ему скажу. История не любит множественного числа. Герой может быть только один — все остальные соратники. Мне незачем, да и не с кем делить славу завоевателя Мексики. Свершения эпохи всегда находят воплощение в единственной персоне, чья жизнь уже через несколько поколений становится примером, образцом и мерилом любому другому крупному государственному деянию. Когда приходит срок отлить памятник, детали стираются, оценки бронзовеют, масштаб мельчает, тем более, что главный свидетель — сама сеньора Марина — вряд ли кому расскажет, что произошла на самом деле в ту непроглядную июльскую ночь в растревоженном туземном городе, населенном робкими тотонаками. Она — умная женщина и понимает, что всякая её претензия на строчку в летописи веков будет сочтена нелепым домыслом и очень повредит её сыну.

Помалкивать будет и Алонсо Пуэртокаррера, с которым мы так отчаянно разругались в моих апартаментах? После возвращения в Испанию он замкнулся в себе, вряд ли «исторические» вопросы волнуют его теперь. Кто еще? Берналь Диас? Он в тот час, в ожидание приказа, находился в соседней комнате… Да, он грамотен и, возможно, решится изложить перипетии нашего славного похода, но я уверен, что и его повествование окажется ещё одним блестящим героическим одеянием, в которое будут укутаны завоевавшие Мексику ветераны и первый среди них — Эрнандо Кортес. Легенды не терпят мелких склок, грязного белья, злобным душонкам там не место. Берналь — человек простой, особым честолюбием не страдающий, прошедший со мной от начала и до конца, знающий цену мимолетному слову и добротно исполненному делу.

Каждому — свое! Кристобалю Колону — открытие обеих Индий, Магеллану кругосветный переход, мне — покорение Мексики. Берналю Диасу — пост рехидора в каком-то захолустном городишке в Новом Свете, Марине дворянство и заботы о сыне, кошке — новорожденные котята…

В ту ночь мы крупно повздорили с Алонсо Пуэртокаррерой. Он выбрал неудачный момент для ссоры — все уже было готово к исполнению задуманного. Берналь подобрал надежных ребят, все они были с ног до головы закутаны в черные плащи. Тотонаки попрятались по домам, тишина тогда в Семпоале стояла глухая, тревожная. Только в нашем лагере еше шумели: кто-то до сих пор голосил под треньканье гитары какую-то задиристую солдатскую песню.

Алонсо ворвался ко мне в комнату — кстати, в индейских домах не бывает дверей, разве что занавески из пальмовых циновок, — и сразу принялся упрекать меня в коварстве, недопустимом безрассудстве, потере осторожности и трусливом уклонении от опасностей. Во всем сразу — и прежде всего в том, что я пошел на поводу у этой «чертовки», «змеи», «коварнейшего существа в мире»!..

— Ах, чтоб тебя! — в сердцах выговорил я. — Алонсо, это единственный разумный способ привести к покорности местного царя и сохранить статус кво. Мы всего-навсего подергаем Мотекухсому за хвост, и как только он зарычит, бросим ему кость. Кроме того, я не имею привычки обсуждать с подчиненными уже принятое решение. Только ради тебя… Мне необходимо чем-то занять солдат. Чем дольше помалкивает правитель Анауака, тем сильнее сумасбродные идеи насчет возвращения на Кубу овладевают солдатами. Неужели ты полагаешь, что сведения об силе и могуществе ацтеков, которые сообщил нам касик, не дойдут до ушей наших ребят? Согласись — подобные известия уверенности не прибавляют. Я вынужден постоянно дергать тигра за усы. Еще два месяца… Женщина предложила разумное решение. По-твоему, я должен отказаться от него? Кстати, ты привел ее? Нам сегодня предстоит трудная ночка. Ты тоже можешь присутствовать при переговорах…

Он оскорбился, но не показал вида. Я понимал его — Алонсо попал в трудное положение. Кем он являлся в тот момент? Охранником у своей собственной наложницы? Оскорбительная роль выпала ему в этой смертельно опасной комедии. Каково благородному сеньору, храни его Господь, быть пажом у туземной женщины. Но в любом случае он уже не мог и не должен был считать себя её господином, потому что местные индейцы уже называли Малинцином меня. Чем дальше, тем больше он терял на неё всякие права. Думаю, к тому моменту Малинче стала отказывать ему в плотских утехах. И он, испанский идальго, родственник одного из влиятельнейших людей в Испании, не смел настаивать. Алонсо не желал применять силу — он был воспитанный человек. Но всему же есть предел!