Кортес

Город запылал сразу в нескольких местах. Огонь взялся яростно, жар было таков, что доски перекрытий сгорали в считанные мгновения. Когда дом рушился, в небо взлетал столб огня. Куда не бросишь взгляд, повсюду вспыхивали такие столбы.

Я оказался в числе тех, кто под командой Ордаса загнал остатки чолульского ополчения и множество жителей на самую большую храмовую пирамиду. Высотой она будет повыше севильской башни с Хиральдой… До храма сооруженного на верхней площадке сто двадцать ступеней, каждая из них в треть человеческого роста. И узкая!.. Индейцы срывались со ступеней, попадали на наши копья, мы не успевали их стряхивать. Некоторые из туземцев принялись выворачивать камни из подножия. Потом уже нам рассказали, что в округе существовало поверье, что стоит вытащить камни из пирамиды и наступит конец света. Оттуда хлынут небесные воды и затопят белый свет. Таково будет наказание за дерзость. Тоже удивительная байка, я и в Испании таких наслушался, господи, прости. Вывернули они камни — оттуда ни капли влаги, только пыль поднялась столбом. Туземцы так и застыли с выпученными глазами, о всяком сопротивлении забыли. Мы тоже опустили копья, не пристало рубить очумевших. Потом индейцы начали сдаваться, правда, таких было не много, врать не буду. Большинство же бросилось в огонь, с женами, детьми…

Между тем город пылал уже со всех концов — нам сверху хорошо было видно. Жутко завывали тласкальцы… В полдень к Кортесу наконец пробились оставшиеся городские вожди и начальники кварталов. Они умоляли не губить город. Дон Эрнандо внял их увещеваниям и обещал сменить гнев на милость. Своих-то офицеры взнуздали легко. Ударили барабаны, заиграли ротные трубы и пищалки, и хочешь-не хочешь, а становись в строй. Теперь шутить с доном Эрнандо никто желания не испытывал. Беда была с тласкальцами, эти совсем озверели, никого не щадили, забирали из домов все подчистую. Людишек, кого щадили, вязали веревками и гнали за город в полон. Горцев только Педро де Альварадо сумел приструнить. Слово Тонатиу было для них закон. Его они очень побаивались.

Полон тласкальцы отпустили, однако все, что попало в их мешки, нельзя было вернуть никакими силами. Вечером Кортес собрал всех оставшихся в живых местных касиков и распорядился, чтобы в пятидневный срок жители вернулись к своим жилищам, чтобы непременно заработали местные рынки, потом спросил, кто по местному обычаю должен наследовать правителю Чолулы. Старейшины ответили, что по закону вождем становится брат погибшего. Так тому и быть, приказал Кортес, чем очень расположил к себе местное население.

…Это хорошая фраза — так и следует продиктовать её писцу. Сердце у старого Диаса захолонуло. Перед глазами встали огненные шары, там и здесь, взлетавшие над улицами, объятая пламенем вершина гигантской пирамиды, где в своем святилище погибал языческий идол. Андрес было сунулся, чтобы похватать самоцветы, но тут же выскочил наружу. Так все и пропало. В ушах чувствительно стоял ужасный рев тласкальцев, вопли мирных жителей. Сам он тоже весь был в крови. То брызнет струя из разрубаемого тела, то по лезвию меча струйка скатится…

До лагеря, после успокоения тласкальцев, он добрел уже в ранних сумерках. Вошел во двор и сразу учуял тончайший сладковатый запах, начинавший распространяться по двору. Местные индейцы уже приступили к уборке исковерканных трупов. В боковом проходе стояла дона Марина, которую весь день, по приказу дона Эрнандо, вместе со старухой и её сыном прятали на дальнем дворе. Взгляд у переводчицы остановился, глаза расширились. Она смотрела на гору трупов. Я тоже глянул в ту сторону.

На земляном полу, на сложенных вместе, согнутых в коленях ногах сидела старуха и беззвучно рыдала. В руках у неё была голова старого индейца, а другая голова, лежала рядом. Должно быть, старший сын её тоже попал в переделку. Рядом на корточках сидел младший сын — единственное, что осталось у женщины.

Что тут поделаешь — война. Кому она мать родна?

Потом слышал, что дон Эрнандо потребовал назначить этого индейца начальником квартала, который находился под началом его отца.

Глава 6

8 августа 1519 года войско Эрнандо Кортеса вошло в Теночтитлан. По календарю ацтеков это случилось в месяц Кечальи, на восьмой день Эхекатл, в год, называемый «Первый день Тростника» эры науа. Последнюю ночь испанцы провели в Истапалапане, чудесном городе-саде, расположенном на перешейке, отделявшим царственное озеро Тескоко от лагуны Чалко. Владел им брат тлатоани, храбрый Куитлауак, незваных гостей он встретил в предместье, был ласков, приветлив, оценивающим взглядом окинул нашу донну Марину и пригласил чужаков пройти на отведенные им квартиры.