Кортик. Бронзовая птица

Отряд ликовал. Не удалось их выгнать отсюда! Авторитет Миши вырос неизмеримо… Всем казалось, что он совершил нечто героическое: ездил в город, разговаривал в разных учреждениях… И с ним посчитались, как с настоящим, взрослым вожатым.

Вырос Миша и в собственных глазах. В отношения к ребятам у него появилась этакая добродушная покровительственность. Подражая Коле Севостьянову, он, разговаривая с ними, снисходительно улыбался, как улыбаются взрослые милому ребячеству детей. Он уже не спорил, не горячился, а терпеливо разъяснял тот или иной вопрос, именно так, как взрослые объясняют что-либо детям. При этом он покровительственно обнимал своего собеседника за плечи, как всегда делал Коля Севостьянов. Правда, Коля делал это с высоты своего большого роста, но Мише казалось, что и у него неплохо получается.

Впрочем, не всем так казалось.

Зина Круглова отозвала в лес Генку и Славку и с тревогой сказала:

— Ребята, вы заметили, что с Мишей делается?

Генка и Славка поникли головами: они заметили, что делается с Мишей.

— Он задается, строит из себя большого начальника, — сказал Генка.

— У него появились элементы “вождизма”, — добавил Славка.

— Но ведь он может оторваться от коллектива! — с ужасом проговорила Зина.

— Очень даже просто, — подтвердил Генка.

— “Вождизм” всегда приводит к отрыву от коллектива, — изрек Славка.

— Надо что-то делать, — в страшном волнении сказала Зина. — Мы не можем допустить, чтобы он на наших глазах погиб для общего дела. Его надо спасти.

Ребята задумались. Спасти, конечно, надо, но как?

— Может быть, поговорить с ним? — предложил Славка. — Объяснить ему, куда он катится.

Генка отрицательно замотал головой:

— Не послушает он тебя. Скажет, что это у него стиль руководства. Нет! Нужны сильные средства. Надо ударить так, чтобы сразу очухался. Тогда подействует.

— Что же ты предлагаешь?

— Поставить вопрос на комсомольском собрании.

— Сразу выносить на собрание? Давайте сначала поговорим с ним. А уж если не исправится, тогда вынесем на собрание…

Так ребята и решили. Но Миша ничего не знал об их разговоре и продолжал вести себя по-прежнему.

Со взрослыми он держался степенно, с сознанием собственного достоинства. Правда, и председатель сельсовета и крестьяне не знали о его разговоре с секретарем губкома комсомола, но то, что Миша не подчинился приказу Серова, а Серов не настаивал па своем распоряжении, свидетельствовало, что за отрядом стоит какая-то сила и выселить отряд отсюда не так просто.

И в отряде дела шли как нельзя лучше. Происшествий почти никаких. Только вот Сева расхворался самым серьезным образом.

У него болела голова, першило в горле, ему было трудно глотать и даже дышать. Термометр показывал тридцать девять и девять десятых градуса.

Бяшка, известный знаток медицины (его мать служила в амбулатории няней), велел Севе открыть рот, посмотрел и объявил, что у Севы ангина.

— Краснота и вообще все распухло, — сказал Бяшка. — У тебя гланды вырезали?

Сева отрицательно закачал головой.

— Может быть, тебе маленькому вырезали, а ты забыл?

Но Сева категорически отрицал это обстоятельство.

Бяшка снова посмотрел ему в рот и объявил, что миндалины действительно на месте, но сильно распухли и их необходимо удалить.

— В медицине существуют два направления, — сказал Бяшка: — одно за удаление миндалин, другое — за прижигание. Я сторонник первого.

Севу укрыли несколькими одеялами, дали горячего чая с добавочной конфетой и начали думать, что делать дальше.

В таком состоянии везти Севу в Москву опасно. До больницы не дойдет. Лошадь председатель теперь не даст. И Миша решил послать доктору записку с просьбой приехать в лагерь. Ведь ездит он к тяжелобольным. И лошадь в больнице есть.

Доктор приехал на маленьких открытых дрожках. В них была запряжена огромная лошадь, настоящий московский ломовой битюг. Доктор, высокий, толстый, со своей взлохмаченной бородой и в пенсне с перекинутой за ухо черной ниткой, выглядел верхом на дрожках очень смешно. Казалось, что он двигается вслед за битюгом, только держась за вожжи, и зажал между ног крохотные дрожки.

Доктор сказал, что у Севы ангина (Бяшка обвел всех гордым взглядом). Ему надо удалить миндалины (Бяшка с еще большей гордостью посмотрел на всех). Но, добавил доктор, пока Сева не выздоровеет, операцию делать нельзя. Он должен принимать лекарства, и его необходимо перевести из палатки в дом.

— В какой же дом его положить? — недоумевал Миша. — Его дом в Москве.

— Неужели никто из крестьян не согласится подержать его у себя несколько дней? — сказал доктор. — Впрочем… Почему бы не положить его в барском доме? До сих пор, кажется, пустует.

— Разве она позволит? — возразил Миша.

— Кто — она?

— Ну, хозяйка, экономка…

— Гм! — Доктор нахмурился. — Идем со мной…

Когда они шли по аллее, Миша посмотрел на окна мезонина. Ставни за бронзовой птицей были открыты. Значит, “графиня” дома. Но сам дом, как всегда, казался необитаемым.