Кортик

— Почему — жалко? — Миша пожал плечами. — Так просто… Я ему рукава оторвал, надо их пришить.

— Да, конечно… — Она снова завертела машину. Белое полотнище ползло на пол и волнами ложилось возле ножек стула.

— Ты недовольна тем, что я привел его? — снова спросил Миша.

— Я этого не говорю, но… все же малоприятное знакомство. И потом: ты чуть было не предложил ему остаться у нас. Собственно говоря, можно было бы со мной сначала посоветоваться.

— Это верно, — признался Миша, — но жалко его, он ведь опять на улицу пойдет…

— Конечно, жалко… — согласилась мама. — Теперь многие берут на воспитание этих ребят, но… ты сам знаешь, я не имею этой возможности.

— Вот увидишь, скоро беспризорность ликвидируют! — горячо сказал Миша. — Знаешь, сколько детдомов организовали!

— Я знаю, но все же перевоспитать этих детей очень трудно… Они испорчены улицей.

— Знаешь, мама, — сказал Миша, — в Москве есть такой отряд — он называется отряд юных пионеров, — и вот там ребята, все равно, знаешь, как комсомольцы, занимаются с беспризорными и вообще, — он сделал неопределенный жест, — проводят всякую работу. Мы с Генкой и Славкой решили туда поступить. Это на Пантелеевке. В воскресенье мы туда пойдем.

— На Пантелеевке? — переспросила мама. — Но ведь это очень далеко.

— Ну что ж такого. Теперь ведь лето, времени много, будем ходить туда. А когда нам исполнится четырнадцать лет, мы в комсомол поступим.

Мама обернулась и с улыбкой посмотрела на Мишу:

— Ты уже в комсомол собираешься?

— Не сейчас, конечно, сейчас не примут, а потом…

— Ну вот, — вздохнула мама и улыбнулась, — поступишь в комсомол, появятся у тебя дела, а меня, наверно, совсем забросишь.

— Что ты, мама! — Миша тоже улыбнулся. — Разве я тебя заброшу? — Он покраснел и уткнулся в книгу.

Мама замолчала и снова завертела машину.

Миша оторвался от книги и смотрел на мать. Она склонилась над машиной. Туго закрученный узел ее каштановых волос касался зеленой кофточки; кофточка была волнистая, блестящая, аккуратно выглаженная, с гладким воротником.

Миша встал, тихонько подошел к матери, обнял ее за плечи, прижался щекой к ее волосам.

— Ну что? — спросила мама, опустив руки с шитьем на колени.

— Знаешь, мама, что мне кажется?

— Что?

— Только ты честно ответишь: да или нет?

— Хорошо, отвечу.

— Мне кажется… мне кажется, что ты совсем на меня не сердишься за этого беспризорника… Правда? Ну, скажи — правда?

Мама тихонько засмеялась и качнула головой, пытаясь высвободиться из объятий Миши.

— Нет, скажи, мама, — весело крикнул Миша, — скажи!.. И знаешь, что мне еще кажется, знаешь?

— Ну что?

— Мне кажется, что на моем месте ты поступила бы так же. А? Ну скажи, да?

— Да, да! — Она разжала его руки и поправила прическу. — Но все же не води сюда слишком много беспризорных.

Глава 33 Черный веер

— Миша-а! — раздался во дворе Генкин голос.

Миша выглянул в окно. Генка стоял внизу, задрав кверху голову.

— Чего?

— Иди скорей, дело есть! — Генка многозначительно скосил глаза в сторону филинского склада.

— Чего еще? — нетерпеливо крикнул Миша. Ему очень не хотелось уходить сейчас из дому.

— Да иди скорей! — Генка сделал страдальческое лицо. — Понимаешь? — Всякими знаками он показывал, что дело не терпит никакого отлагательства.

Когда Миша спустился во двор, Генка тут же подступил к нему:

— Знаешь, где тот, высокий?

— Где?

— В закусочной.

Ребята выскочили на улицу и подошли к закусочной.

Через широкое мутное стекло виднелись сидящие вокруг мраморных столиков люди. Лепные фигуры на потолке плавали в голубых волнах табачного дыма. В проходах балансировал с подносом в руках маленький официант. Белая пена падала из кружек на его халат.

За одним из столиков сидел Филин. Но он был один.

— Где же высокий? — спросил Миша.

— Только что здесь был, — недоумевал Генка, — сидел с Филиным… Куда он делся?..

— Хорошо, — быстро проговорил Миша, — далеко он не ушел. Ты иди налево, к Смоленской, а я направо — к Арбатской.

Миша быстро пошел по направлению к Арбатской площади, внимательно осматривая улицу. Когда он пересекал Никольский переулок, в глубине переулка мелькнула фигура человека в белой рубахе, свернувшего за угол церкви Успения на Могильцах. Миша во всю прыть помчался вперед, добежал до церкви, огляделся по сторонам. Высокий шел по Мертвому переулку. Миша побежал за ним. Высокий пересек Пречистенку и пошел по Всеволожскому переулку. Миша догнал его у самой Остоженки, но проходивший трамвай отделил его от Миши. Когда трамвай прошел, высокого на улице уже не было.

Куда он делся? Миша растерянно оглядывал улицу и увидел на противоположной ее стороне филателистический магазин. Миша знал этот магазин. Он иногда покупал в нем марки для своей коллекции. И сюда, по словам Генки, зачем-то ходит Борька Филин… Миша вошел в магазин. Над дверью коротко звякнул колокольчик.

В магазине никого не было. На прилавке под стеклом лежали марки, на полке стояли коробки и альбомы.

На звонок из внутренней комнаты магазина вышел хозяин — лысый, красноносый старик. Он плотно прикрыл дверь и спросил у Миши, что ему надо.

— Можно марки посмотреть? — спросил Миша.