Корунд и саламандра. Серебряный волк

Серж только рукой машет и отворачивается. Хорошо, подошло время трапезничать, а то я уж начинаю бояться, что он всерьез рассердился. Но обед приводит Сержа в благодушное настроение, и под моим умоляющим взглядом он сдается:

— Ну что с тобой поделать, друг Анже! Давай посидим чуток в саду под солнышком, а потом…

Правда, он старается сидеть под солнышком как можно больше. Но в саду стоит удивительная тишина, на ранних вишнях в робкой зелени молодых листиков уже проклевываются бутоны… И верно ведь, гнать некуда, думаю я. Когда еще случится вот так спокойно посидеть под благодатным весенним солнышком.

И, уже вернувшись в сумрачную келью, не сразу берусь я за «серебряную траву». Сначала благодарю Сержа за то, что он выпихнул меня из тьмы Смутных времен в цветущую весну.

И Господа — за свет этой весны.

4. Ожье, вассал короля Андрия

Горит костер, кипит в котелке похлебка, сидят рядом парни, для которых он свой. Кое с кем из них Ожье сошелся коротко еще на пути в Двенадцать Земель, с другими познакомился только неделю назад, когда выехали из Славышти на юг. Нормальные парни, не хуже и не лучше тех ребят, с которыми он простился навсегда в Корварене. Разве что с поправкой на чужие обычаи… но к обычаям он уже привык. И разве ему здесь хуже, чем там? Лучше… хотя он и сам еще не понимает толком почему. Может, из-за простоты общения, зачастую отметающей воинскую субординацию и условности благородного обхождения? Или из-за интереса к жизни, подогреваемого тем удивительным, чего не видел он ни дома, ни в Корварене? Да что говорить, хотя бы потому, что Юли рядом, что слушаются руки, что Сергий с Васюрой скучать не дают… Жизнь полна смысла, прав был король Андрий, прав! И волна горячей, истовой благодарности к новому сюзерену накрывает бывшего гвардейца Анри Грозного.

Васюра возникает из темноты, присаживается рядом.

— Еще раз, Ожье. Последние мелочи. Сейчас полнолуние, колдун ночует за оградой лагеря, под открытым небом, под луной… он ставит вокруг себя защитный круг из луноцвета. Ты увидишь. Светиться будет, слабо, но мимо не пройдешь. — Васюра достает нож и чертит на земле, в пляшущем свете костра: — Вот лагерь, вот дорога, вот постоялый двор, мы там переждем время до ночи, но ты свернешь раньше. Вот здесь… — Нож Васюры чертит извилистую линию поперек дороги. — Здесь дорогу пересекает балочка. Переждешь в ней до вечера, а потом… гляди, здесь балочка впадает в овраг, там ручей. Тебе туда нельзя. Можешь наткнуться на людей Гордия. Ты выберешься наверх раньше. И выйдешь вот сюда… — Нож чертит короткую линию от балочки в сторону лагеря и втыкается в кружок, обозначающий лежбище колдуна.

Оставив нож обозначать цель, Васюра выуживает что-то из кармана.

— Ворот расстегни.

— Что это?

— Обычный талисман. — Васюра сует ладонь Ожье под нос. На ладони спутанным комком лежит пестрый шнурок. — Голову нагни, завяжу. Волосы из грив трех кобылиц, белой, рыжей и вороной. Многие носят, особенно в дороге. Ничего необычного.

— А на самом деле?

— Соображаешь, — одобрительно говорит Васюра. — Этот не на удачу и не на путешествие. На нем три настоящих, сильных наговора. На проникновение через колдовскую защиту. На устойчивость к чужим заклятиям. И охранительный, на выживание. И еще один… — Васюра снова лезет в карман и протягивает Ожье серебряную цепочку с крохотной стальной подковкой. — Повесь тоже на шею. Эффектная дешевка для отвода глаз. Его с тебя наверняка снимут, а шнурок могут и не тронуть.

— Ничего себе дешевка… — Ожье вертит в пальцах подковку, опускает на ладонь и позволяет цепочке серебристым ручейком стечь следом. — Ты хочешь сказать, что рядом с ней этот заговоренный шнурок никому в глаза не бросится?

— Надеюсь, — вздыхает Васюра. — Да ты надень, глянь. Она тоже не пустая. «Глаз совы», пригодится, пока идти будешь.

Ожье молча надевает цепочку, прячет подковку под рубаху. И удивленно присвистывает. Ночь не становится светлее. Однако каким-то непостижимым образом он видит с удивительной, неправдоподобной отчетливостью. До каждой пряжки на сваленной в сторонке сбруе коней, до каждого листочка на кустах вокруг…

— Ничего себе дешевка, — с новым чувством повторяет Ожье.

— И самое важное! — Васюра протягивает Ожье маленькую, легко уместившуюся в кулаке склянку. — Выпей в последнюю безопасную минуту. Только не опоздай, Ожье. В последнюю на самом деле безопасную, а не когда вот-вот за шкирку схватят. Но и не слишком рано. А то в самое неподходящее время действовать перестанет.

— Что это?

— Твоя надежда спастись, — бурчит Васюра. — Может быть, главная надежда…

Ожье пожимает плечами и сует склянку в поясной кошелек. Если Васюра темнит, значит, на то есть причины. Да и какая разница… сейчас не о том надо спрашивать. Есть более важное…

— Расскажи о князе.

— Князь Гордий… — Васюра смотрит на Ожье с непонятным сомнением. Демонстративно принюхивается к плывущему над костром духмяному парку. — Гордий заслуживает долгого разговора. Очень долгого. А у нас ужин готов, и еще ты выспаться должен. Что ты хочешь услышать?