Утром он подошел к кассе и взял билет. Не в Муром к родным, а на пригородный поезд. Вылез в дачном поселке. Тишина, заколоченные дома. Кое-где столбы дыма, — жгут сухие листья. Страх погнал дальше от людей, в лес.
Жаль, нечем надрезать кору березы. Подставить бы ладонь, выпить сока, как в детстве…
Он переносился в Муром, видел мать, пытался рассказать ей все… Про Лапоногова, про вещи и нечестные деньги, про Гету. Как далека Гета от этой грязи, и, однако, если бы не она…
…Началось все недавно, месяца три назад, — и вместе с тем очень-очень давно, когда он был свободен от стыда, от страха. Счастливая пора, теперь она лишь уголок в памяти, драгоценный уголок, словно освещенный незаходящим солнцем. Как детство…
В столовой института он столкнулся с Хайдуковым. Дружбы между ними не было, — ну, земляки, ну, немного знали друг друга в Муроме… Хайдуков к тому же старше — он на третьем курсе.
— Хочешь подрыгать ногами? — спросил Хайдуков, подразумевая танцы, и дал адрес. Валентин спросил, кто еще будет.
— Лапоногов — наш лаборант, — ответил Хайдуков, — два футболиста, еще кто-то и девочки.
Валентина влекло к новым людям. Большой город вселил в него томящее предвидение новых встреч, «бессонницу сердца», как сказал когда-то один поэт. Эти слова Валентин внес в свой дневник и утром за чаем прочел вслух Вадиму. «Что-то заумное», — фыркнул Вадим.
Лапоногов сперва понравился Валентину.
— Не принимает душа у человека, и не надо, неволить грех. — Это было первое, что он услышал от лаборанта, кряжистого парня в плотном, грубошерстном пиджаке и в низеньких сапожках, как у деревенского щеголя. Футболисты сурово и молча наливали Валентину водку, он выпил стопку, чтобы не отстать от других, второпях забыл закусить, пригубил вторую и закашлялся. Хорошо, Лапоногов выручил. Валентин благодарно улыбнулся ему.
— Сам пью, а непьющих уважаю, — пробасил Лапоногов. И футболисты, высокие парни с густыми бачками на белых, припудренных щеках, перестали обращать внимание на Валентина. У каждого повисла на плече девица.
Стул справа от Валентина оставался свободным. Ждали еще одну пару. Хозяйка дома, полная, немолодая женщина, масляно поглядывавшая на Лапоногова, уже который раз возглашала:
— Опаздывают, разбойники! Заставим выпить штрафную!
Гета поразила его сразу. Смуглая, с нерусским разрезом глаз, вся в сиянии пышного серебристого платья, она вошла сюда, в эту обыкновенную комнату, к столу уже с пятнами вина на скатерти, к блюдам с растерзанной телятиной, к уродливо вспоротым консервным банкам, — вошла как создание из иного мира.
Она села рядом.
Руки его дрожали, когда он робко подавал ей закуски. Он стеснялся смотреть на нее в упор и поэтому не поднимал глаз, правая щека его горела.
— А вина! — услышал он. Смущение душило его. Он протянул руку к водке и отдернул — не станет же она пить водку.
— Я пью сухое, — опять услышал он тот же голос, ее голос. Девицы фыркнули. Он вдруг позабыл, какие вина — сухие. Спасибо Хайдукову, — пододвинул через стол, почти к самому прибору Валентина, бутылку саперави.
— А вы? — спросила она.
Только тут он осмелился взглянуть на нее, и вид у него, наверно, был жалкий, нелепый. Смысл ее слов доходил медленно.
— У вас же пустая рюмка, — сказала она с ноткой нетерпения.
Диана и Нелли по-прежнему хвастались своими победами, Лапоногов смешил хозяйку анекдотами. Хайдуков возглашал тосты и иногда окликал Валентина, но напрасно: Валентин не понимал его. Напротив сел спутник Геты. Валентин заметил его не сразу, а лишь когда справа раздалось:
— Ипполит! Помни, пожалуйста, тебе вести машину!
— Железно, крошка! — прозвучал ответ. — Со мной ты как у бога в кармане!
Валентина покоробило. Обращаться так с ней? Ипполит держал рюмку, отставив мизинец. Нестерпимой самоуверенностью веяло от каждого завитка артистически уложенных, глянцево-черных волос, от галстука «бабочка», от длинных, холеных пальцев.
— Горючего-то маловато! — громыхнул Лапоногов. — Эй, нападающие! — бросил он футболистам. — Кто добежит до гастронома?
Встали оба, но Диана вцепилась в своего соседа и силой пригвоздила к стулу.
— Водочки? — Футболист обвел глазами сидящих.
Лапоногов качнулся от смеха.
— На, салага! — Он достал из кармана десятирублевку и помахал над столом. — Коньяку нам доставишь. Не меньше пяти звездочек, есть? Дуй без пересадки!
— Неприятный субъект, — тихо сказала Гета, повернувшись к Валентину. Сказала только ему. Он машинально кивнул, не вдумываясь, осчастливленный ее доверием.
После коньяка и кофе завели радиолу. Ипполит увлек танцевать Нелли. Валентин робко готовился пригласить Гету, готовился долго, пока она сама не пришла ему на помощь.
— Идемте, — сказала она просто.
Они прошли два тура подряд. Ее Ипполит прилип к Нелли. Было даже обидно за Гету!
Валентин признался: когда он ехал учиться сюда, ему казалось, в большом городе живут люди сплошь интеллигентные, интересные.