Корвет «Бриль»

Майор отстегнул кожаную сумку и протянул Данилину маленькую, в паутинке трещин, фотографию. Майор неловко держал ее крупными пальцами, темными от табака.

— Узнаете? — спросил майор.

— Да.

— Простите, мистер Данилин, еще один вопрос… Вы очень нас обяжете…

— Пожалуйста.

— Когда вы были с ним на мостике последний раз?

— Вчера… Да, на полуденной вахте, с двенадцати… Я думал, что он заступит еще раз, вечером. Но вместо него вышел другой.

— Спасибо, мистер Данилин.

— Не за что. Желаю вам, — он улыбнулся, глядя в простое, крестьянское, с массивными чертами лицо майора, — желаю вам разыскать его.

— Воля аллаха! — ответил пограничник.

В тот день Данилин ничего больше не узнал о судьбе Сурхана — человека, который стрелял.

Спросить майора, по какой причине ищут Сурхана, Данилин постеснялся.

В Джезирэ его ждали новости: ночью арестовали капитана Азиза. Эльдероде скрылся, бросив почти все свое добро.

Прошли недели, месяцы. Сурхан не вернулся домой: человек, который стрелял, пропал бесследно.

* * *

Самолет повис над синей бездной. Берег выскользнул из-под крыла, исчез в дымке и превратился в длинное облако. Вере показалось, что ИЛ-18 покинул земную планету и летит прямо к солнцу.

— Средиземное море, — объявила стюардесса.

У самого окна сидит Марьяшка. На голых загорелых коленках она держит пучок веток. Это хна, дерево древних царей. Ветки торчат из гербария, лежащего на столике, из мохнатого пальто Марьяшки, готового для встречи с русским сентябрем.

— И где он наломал столько! — смеется Вера. — По всему Джезирэ, наверно.

Ветки принес Баркли — большую, душистую охапку. «Миссис Вере на прощание, африканский аромат, самый ее любимый».

Вера перебирает маленькие беловатые цветочки. Они чем-то напоминают ландыши.

Баркли не обделил и Данилина, сунул ему ветки в нагрудный карман пиджака. Данилин смутился, — он не привык получать цветы.

Берег Африки уже почти растаял позади, длинное облако стало едва видимой черточкой. Однако Данилин все еще в Джезирэ. Ему странно слушать стюардессу. В Москве ранние холода, десять градусов. Нет, не верится, — есть только жара, солнце. И непонятно, зачем вылезли из гардеробов и висят в самолете демисезонные пальто и куртки.

Еще не улеглись волнения последних дней в Джезирэ — Данилин сейчас опять переживает их.

Из комнат вынесли всю мебель, больно было смотреть на голые стены коттеджа, как на друга, ставшего равнодушным. Зияла вмятина на стене, след пули, и будила прошлое.

Это неожиданное чувство незавершенности… Он спрашивал себя: откуда оно? Ведь срок службы закончен, работа выполнена, в личное дело подшиты благодарности за спасение «Тасмании». Есть даже награда от правительства республики. Советский лоцман Данилин, в труднейших условиях, не растерявшись…

Так чего же еще? Можно спокойно лететь домой. Вернуться на родную Балтику…

В последние дни все события, все лица предстали с необыкновенной отчетливостью, как в зеркале. Но какова же судьба Сурхана? Что натворили Азиз и Эльдероде? Спросить бы у Баркли. Но в те дни его не было. После первого визита Баркли часто заходил, пригрелся у очага. Данилин уже не стеснялся спорить, стал обращаться с Баркли попросту, без церемоний.

Баркли изливал душу: в редакции им недовольны, диверсию на «Тасмании» замолчали, а чем не сенсация! Ждать увольнения Баркли не стал, распрощался первый и уехал искать удачи…

…Самолет погрузился в синюю беспредельность. Уже нет верха и низа, юга и севера. Где наша планета — неизвестно.

Иногда из-под крыла выползает крохотный пароход, детская игрушка, потерянная в бездне.

Вера подносит к лицу ветки. Цветы пахнут. У арабов есть поверье: хна теряет аромат за пределами своей страны.

Данилин вспоминает Баркли, нагруженного ветками. Он явился нежданно вчера, перед самым отъездом на аэродром, прижимая к себе охапку обеими руками.

То, что рассказал Баркли, очень-очень важно. Имеются новые данные о деле Азиза. Заговор раскрыт полностью. Надо бы посадить на скамью подсудимых Эльдероде и Мюллера, капитана «Тасмании». Но удастся ли — пока неизвестно. Мюллер виновен еще и в гибели Сурхана. Летучую Мышь побоялись оставить в живых…

Потом Баркли сообщил о себе:

— Побывал я дома. С братом мы разругались окончательно, ну и… пустился я опять шататься по свету. Договорился со здешней кинофабрикой. Взяли помощником режиссера.

— Вы и это умеете? — спросила Вера.

— Случалось. А люди тут нужны до зарезу. Собираюсь в экспедицию, снимать видовой фильм. Пустяки, цветные картинки для привлечения туристов. Но это для начала…

— Значит, породнились с Африкой, — сказал Данилин.

— Выходит, так. — Баркли неловко развел длинными руками. — Знаете, это, пожалуй, из-за вас. Ей-богу, вы помогли мне оттолкнуться… А сами улетаете, нехорошие вы какие!

Лицо у него стало обиженным, совсем мальчишеским.

— Па-ап! — зовет Марьяшка и тычет в нос ветку. — Правда же, пахнут?

Марьяшка решила проверить: теряют ли запах цветы? А если теряют, то когда, на каком расстоянии. Поверх гербария лежит замусоленная записная книжечка — Марьяшка делает пометки.