Корзина желаний (СИ)

К чему же в себе, к каким желаниям и чувствам он мог обратиться? Сильнейший отклик в нем вызывали мысли об Айнри Тозоле, но Вийон не стал их касаться – нет, не в этот раз, не сейчас. Требовалось что-то иное, но все же достаточно важное, ибо корзинщик понимал, что чем слабее будут чувства и воспоминания, используемые в этой работе, тем менее надежной и прочной станет корзина желаний. Он подумал об Элесе, о своей семье, о сыновьях, к которым стал почти что равнодушен, к маленькой Иси, память о которой по-прежнему откликалась в его душе глухой болью. Это были сильные чувства, страстные желания мужа и настойчивые поступки отца, желавшего своей семье лишь блага. Любовь и обиды; непослушание детей и радость от их рождения; нежность и влечение к Элесе, а затем схожие чувства к Иси – противоестественные и извращенные в своей сердцевине, но все же несущие в себе немалую силу; ссоры с женой, боль и тоска, примирения и новые ссоры, невыносимое чувство удушья в собственном доме, предательство и измена, мертвая стена безразличия, и вновь – память о былых временах, о радости, плескавшейся в его сердце и заливистом смехе молодой Элесы; ночи в отчаянье и другие ночи без сна, проведенные в тихих разговорах обо всем на свете; безграничное доверие и открытость; каменное сердце, сжатые губы и бесконечно звучащие требования; трактиры, в которые он убегал от невыносимого гнета; нежный поцелуй, оставленный на его губах молодой и красивой девушкой во время того, первого, их свидания у реки…

Все, что было, все что он чувствовал и помнил об Элесе и своей семье, вложил Вийон в эту корзину. Ивовые прутья в руках его стали намерениями и побуждениями, или же наоборот – желания и воспоминания сделались гибкой лозой, пропускаемой через умелые пальцы? Уже на середине работы он осознал, что невозможно поставить создание корзин желаний на поток, потому что каждая из них требует вложения части души создателя. Вийон отдавал то, что составляло немалую часть его жизни, но не сожалел, напротив – так было лучше всего, ибо все в его семье пришло в такое положение, когда ничего хорошего уже не осталось и то, что прежде дарило счастье, теперь приносило лишь боль, раздражение, гнев и тоску. Элеса не раз попрекала мужа тем, что он украл ее жизнь, отнял ее лучшие годы, что живя с ним она лишь понапрасну тратит свое время, ничего не чувствует к нему и ничем ему не обязана – пусть так. Он сам виноват в том, что все зашло так далеко. Но ничего, теперь он все исправит.

Вийон завершил работу и застыл над не очень большой, но плотной, сделанной так, чтобы не оставалось ни малейших щелей, корзиной.

– Пусть к Элесе вернется ее молодость, – произнес он, вспоминая ту девушку, которую повстречал когда-то. – Пусть к ней вернется ее прежняя жизнь.

Чудовищное, невыносимое напряжение начало стремительно сгущаться перед ним столь внезапно, что он ничего не успел бы понять и сделать, если бы заранее не знал, как следует поступить дальше. Озвучив желание, он немедленно закрыл корзину крышкой, и приналег на нее, ибо то, что оказалось внутри, начало рваться наружу – как бешенный зверь, как шаровая молния, мечущаяся по замкнутому пространству. Вийон отчаянно сопротивлялся напору, и трижды был близок к тому, чтобы проиграть, допустив слабину, но все же сумел сохранить крышку на месте. Он закрепил ее надежно, как только мог, изможденно выдохнул, оперевшись руками на алтарь и… проснулся.

Он ведь не ложился вчера, не так ли? Он работал всю ночь или, как минимум, большую ее часть, сновидя наяву, творя магию, к которой, шаг за шагом, его привели самые разные люди и духи. И все же он проснулся в сарае, на привычном своем месте, на ложе из ивовых прутьев, накрытых ветошью, под раскачивающимся на балке ловцом сновидений. Что произошло? Как он оказался в таком положении? Он так устал, что лег и заснул, но забыл об этом? Или же мистерия, творившаяся вчера ночью, была лишь видением, красочной мечтой, не имеющей никакой силы?..

Нет, не была. Когда Вийон повернул голову, то увидел в углу сарая корзину, которой вчера на этом месте не было. Небольших размеров, и столь плотную и прочную, что в ней не оставалось ни единой щели. Закрытой такой же плотной крышкой, примотанной к корзине так крепко, как будто бы внутри сидел демон или бешенный зверь, которого следовало во что бы то ни стало удержать взаперти. И эта корзина совсем не казалась обычной, нет. Она по-прежнему источала угрозу, напряжение, недовольство – уже, быть может, не столь ярко выраженные, не такую безумную ярость, которую демонстрировала вчера, но вполне, вполне еще ощутимую неприязнь. Тени вокруг нее были глубже, чем в остальных частях сарая и как будто укутывали корзину сумеречным покрывалом; странные же формы этих теней словно происходили от предметов, которых в сарае Бейза не было и быть не могло.