– Я знаю, господин, все так. – Вздохнул Вийон. – Мой друг происходил из очень хорошей, благородной семьи. Конечно, ни к лицу такому как он дружить с такими, как я. Но мы были детьми и не думали о статусе и положении. Он был одинок и нуждался в друге, а я играл с ним, а не с другими детьми потому, что он никогда меня не дразнил и не обижал.
– Как трогательно! – Фыркнул старик. – Итак, неожиданно вы решили разыскать друга детства, который вам, мягко говоря, совсем не ровня, но с чего вы взяли, что ваша детская дружба что-то значит для него сейчас? Он повзрослел, и наверняка не захочет даже и знаться с вами.
– Вы так думаете?.. – Вийон опустил взгляд. Мысль о том, что Айнри просто отвернется при встрече или велит слугам отогнать от своей особы какого-то оборванца, впервые посетила его, и была ужасна. Нет, не может такого быть. Ведь они поклялись друг другу в вечной дружбе – в тот самый день, когда Вийон помог сохранить Айнри достоинство в весьма неприятной ситуации, а может быть даже, и спас ему жизнь! Пусть они были детьми, и многое изменилось, но образ высокомерного, чванливого, лишенного сострадания человека никак не увязывался в голове Вийона с тем Айнри, которого он помнил – ведь мальчик в его воспоминаниях был полной противоположностью этого образа.
Вийон затряс головой и сердито посмотрел на Байла.
– Не говорите так!..
Старик встретил его взгляд со снисходительной улыбкой.
– Он другой… был другим… – Добавил Вийон уже не так уверенно. – Во всяком случае, я должен попытаться.
– Что ж, желаю вам удачи, – пожал плечами Байл. – Надеюсь, ваши надежды сбудутся и когда вы его найдете, он и в самом деле будет хотя бы на одну десятую так добр к вам, как вам бы хотелось. Но лучше бы вам не питать ложных надежд, чтобы не испытывать боль, когда они не сбудутся. Люди придают огромное значение деньгам и статусу, и поразительно меняются, когда меняется ваше собственное положение – в ту или иную сторону. Вот, например, я. Пока у меня водились деньги, слуги ходили на цыпочках, кланялись при каждой встрече, а молоденькие горничные смотрели на меня, старика, так, как будто бы я был прекрасным принцем… Нет, не подумайте дурного! У меня ничего не было ни с одной из них, но как они себя вели, какую выражали готовность разделить со мной мое одиночество после смерти Камии!..
Старик покачал головой, тяжело вздохнул и снова уставился вниз, на продолговатое фарфоровое изделие в своих руках.
– И вот я разорен. – Мрачно констатировал он. – И что же? Слуги смеются мне в лицо, отворачиваются, говорят со мной сквозь зубы, а под конец сбегают, прихватив в собой всю серебряную посуду! Горничные уходят, кухарки уходят – все покидают меня, хотя совсем недавно клялись в вечной любви и преданности!.. Нет, не подумайте, я не виню их. Я даже не стал жаловаться в стражу из-за украденного серебра. В конце концов, я ведь задолжал им жалование, а им нужно кормить свои семьи… Но как же они изменились, как только я все потерял! Это поразительно. Казалось, что я знал их, но нет – они всего лишь казались мне милыми и обходительными, а на деле были совершенно ко мне равнодушны, и не смотря на столько лет, проведенных рядом, даже не видели во мне человека. Для них я был всего лишь способом получить свои деньги – и деньги немалые, ведь я платил им весьма щедро! – а как только я перестал им платить, я совершенно для них исчез. Казалось бы, в мои-то года надо быть умнее и понимать, что к чему, но перемены произошли так быстро, что я до сих пор не могу привыкнуть к новому миру, в котором теперь живу…
И старик вновь с горечью покачал головой и испустил тяжелый вздох. Вийон ощутил вдруг, что сочувствует хозяину дома, чьи иллюзии вдруг оказались разбиты вдребезги.
– Мне жаль, – сказал корзинщик.
Старик вскинул голову. Глаза его вспыхнули.
– Жаль? Меня?.. Да как ты смеешь! – Он слишком устал и был слишком подавлен, чтобы гневаться по-настоящему, кричать, топать ногами или бросаться на обидчика с кулаками, но явно короткая фраза оборванца вызвала всю ярость, которую он еще был способен испытывать в своем положении. – Ты мне это говоришь?!. Ты… Ты…
Он не нашел подходящего слова, чтобы точно выразить то, что думает по поводу запредельной наглости Вийона.
– Простите, – пользуясь паузой, произнес корзинщик. – Я лишь хотел сказать, что сожалею, в каком положении вы оказались. Я не хотел оскорбить вас, господин. Простите.
Ярость во взгляде Байла погасла также быстро, как и вспыхнула, глаза вновь потускнели. Он провел рукой по лицу и вздохнул.
– Ну что же я говорю такое?.. – Вздохнул архитектор. – Сам жалуюсь на то, как много значат для людей богатство и статус, и сам же бросаюсь на единственного человека, который решил посочувствовать мне, лишь потому, что этот человек бедно одет и происходит из другого слоя общества!.. И смешно, и глупо вести себя так в моем-то положении. Кто знает, не окажусь ли я завтра в той же канаве, или лачуге или где вы еще там живете…