Это мне объяснил уже следователь. Кремовский понял, что дядя Вахтанг будет все валить на грабителей, пришедших по крыше. На этих же грабителей можно было списать и те драгоценности, которые оказались у него в кармане. А потом проследить, чтобы остальные оказались у Кремона, и разобраться с Кремоном по-свойски. Ведь в этой ситуации Кремовскому ничего не стоило запугать его. Факт воровства был налицо! Кремовский, возможно, даже собирался поделиться с Кремоном — это было бы умнее всего.
И поэтому он поспешил домой.
Кремовская проснулась и спросила, ходил ли он в цирк. Кремовский, разумеется, сказал, что не ходил — разве мог он оставить ее одну, больную? Он не смыкал глаз у ее постели.
Все бы хорошо, только на Кремовскую, как оказалось, снотворное подействовало не сразу. Она засыпала и просыпалась, звала мужа, а он не отзывался. Она заподозрила в полубреду неладное и тогда-то уснула окончательно. Когда она проснулась и выслушала его, то ясно поняла, что он врет. Но у нее было другое подозрение — она же ревновала мужа к каждому столбу! Так что когда вечером обнаружилась кража, Кремовская сразу поняла, что он к этой краже имеет отношение, но молчала, поэтому что затевала свое собственное расследование и имела свою собственную версию. Она даже вроде как обрадовалась, когда нашлась сережка: значит, действительно в деле была замешана женщина. Любаня так Любаня, очень даже подходит на такую роль. Какая служащая по уходу не мечтает соблазнить и женить на себе артиста, да еще такого видного, как Кремовский!
Вот почему, когда коробка к ней вернулась, Кремовская ничего не сказала мужу. Насчет пропавших вещей она была уверена, что они у Любани, что Любаня перепугалась и ведет свою игру. Потому Кремовская еще больше нагоняла на нее страха, давая понять, что малой кровью Любаня не отделается, и раз уж возвращать — так все.
Теперь Кремовской важно было соблюсти такую политику: ради мира и покоя в семье делать вид, что она не догадывается про Любаню, а ради спасения драгоценностей молчать о них в тряпочку, пока не удастся переправить их в Москву, в надежные руки. Ведь если Кремовский поймет, что они у нее, он уже не угомонится, пока ими не овладеет.
Уж она-то знала, что это за соблазн — держать вруках настоящие бриллианты. И я тоже это знала, и я понимала и Кремовскую, и Кремовского, и вообще всех, когда в кабинете следователя понемногу помогала прояснить всю эту нелепую историю. Да, в кабинете, когда меня заставляли шевелить мозгами и напрягать память, я понимала кого угодно, и пьяницу дядю Вахтанга, и попрошайку Кремона! Умом. Я и себя понимала — умом. Я могла все про себя объяснить — но только в стенах кабинета!
А потом Кремовский отыскал дядю Вахтанга, который протрезвел и понял, что натворил. Благородный разбойник не выдержал напора — признался, где коробка. Но пока они там разбирались, коробку нашла я.
Тут все и закрутилось.
Они по очереди и тайно друг от друга обшарили Любанин контейнер. Естественно, оба ничего не нашли. Причем Кремовский о своих подвигах никому не докладывал, а дядя Вахтанг, почему-то поверив в свою удачу, сболтнул Кремону, что может оказать ему крупную финансовую поддержку. Вылетевший в трубу Кремон обрадовался, а потом дядя Вахтанг не знал, куда от него спрятаться, и мечтал об одном — чтобы Кремон поскорее убрался домой.
Кремон и рад был бы убраться, но — на какие шиши? С Кремовской он опять поругался и ни копейки не выклянчил. И как же он был благодарен Кремовскому, который вдруг нашел его, ласково с ним поговорил и выдал сто рублей десятками на дорогу и развлечения — какие-никакие, а ведь родственнички… Кремон только не знал, что вместе с десятками получил еще и брошку.
Это случилось после того, как Гаврилов застукал Кремовского в номере у Любани. Кремовский врубился, что драгоценности — опять у жены, и что единственный, кто знает об этом — Гаврилов. И Кремовский сразу разгадал игру жены. Она не доверяет ему — тем хуже для нее. Кремовский стал считать варианты.
Если Гаврилов в воскресенье вечером явится требовать от Кремовской, как он пообещал тогда в Любанином номере, чтобы Кремовская призналась, что драгоценности к ней вернулись, она может признаться, а может и отказаться. Если она признается — то скажет, чего именно в коробке не хватает, и пойдет разбирательство! Если не скажет — в понедельник Гаврилов возьмет за руку Любаню и пойдет к следователю. И в первом, и во втором случае Кремовский не мог допустить, чтобы единственный человек, знающий о судьбе драгоценностей, после представления пошел объясняться с Кремовской. Этому нужно помешать. И он помешал.