Кошачье счастье

Ехали однажды в автобусе, отпрыска меж собой посадили, а тот ногой дрыгал и всякий раз попадал по тетке, сидящей напротив. Тетка интеллигентная, терпела-терпела, да не выдержала: объясните, сказала, своему ребенку, что так нельзя. Чего тут началось! И «он же маленький, как вы можете, у вас, видно, своих детей никогда не было», и «вы просто не любите детей», и «мы его не ограничиваем и не загоняем в рамки»… Максим тогда тоже не выдержал, вмешался. Только по-своему: сказал, что ему пусть и не позволяли гадить, а тоже любили и не ограничивали в желании подправить физиономии всяким мразям. В общем, вышли Венька с Нинкой, еще одни его прошлые однокашники, на следующей же остановке, хотя ехать им еще и ехать было. Причем самого Максима они почему-то не узнали. Либо, наоборот, узнали, потому и заткнулись мгновенно: помнили, зря слов на ветер он не бросает и морду подправить действительно может.

— Поберегись!

С отчаянным криком в затылок Максиму врезалось нечто непонятное, но весьма увесистое. От неожиданности он сделал три шага вперед. Позади послышался визг тормозов, громкий шмяк и визг шины.

Ну да. Неприятная ситуация. Их двор представлял собой коробку, еще и длинную, не только проходную, но и проездную. Приличной, да и неприличной парковки даже в проекте не имелось, а потому своих железных коней соседи ставили по обеим сторонам дороги, превращая оною в узенькую тропку, на которой периодически зеркала приходилось складывать, чтобы оных не лишиться. Разглядеть сунувшегося переходить «тропку» пешехода было той еще удачей. Рано или поздно здесь непременно сбили бы кого-нибудь.

Он оглянулся. Водила спешно закрывал окно тонированным стеклом, не позволившим бы разглядеть не только его физиономию, но и половую принадлежность. Хотя… можно же номер запомнить. Мотор взвыл, вытолкнув старый, знавший лучшие времена «Жигуленок» из колдобины и бросил его вперед, подальше от неудавшегося места преступления. Водила даже не стал подбирать вывернутое с мясом зеркало, настолько заторопился уехать.

«Испугался», — подумал Максим. Кто-нибудь другой непременно набил бы водиле рожу, вот только ему сейчас было не до того.

Кошка — пушистая, кремовой масти — скакала возле него, голося на весь двор:

— Я сделала это! Сделала! Сделала! Сделала!

Максим огляделся по сторонам, убедился, что за ним никто не наблюдает, а если какая бдительная «Марь Ванна» и выглядывает в окно, то слов не расслышит, и поинтересовался:

— Чего сделала-то?..

— Я исполнила свое самое заветное желание! Я спасла тебя!

***

— Видишь ли, Максимилиано, — говорила Маркиза (так звали кошку) некоторое время спустя, слизывая с его руки потекшее мороженое. Мороженое Максим специально купил для них обоих, мог бы и целое отдать пушистой собеседнице, да опасался: вдруг кошкам нельзя сладкого. — Я всю прошлую человеческую жизнь мечтала кого-нибудь спасти. Настолько сильно, что переродилась кошкой.

Максим нахмурился, не уловив связи.

— А ты не знаешь, да? — удивилась Маркиза. — Странно, я думала такие, как ты, должны быть в курсе своего предназначения.

— А я вот, видимо, нет, проронил Максим, садясь на бордюр. Кошка немедленно устроилась рядом.

— Бедненький… — протянула она. Однако именно сочувствующе, издеваться и не думала. Уж чего-чего, а у Маркизы прекрасно выходило выказывать эмоции. — Тебе чего же, не объяснил тот, с кем ты заговорил впервые?

«Фил? Дождешься от него, пожалуй, — подумал Максим. — Кошака, небось, развлекало, как я психовал».

— Значит, я объясню. Спасу тебя снова, — решила Маркиза и слизнула капельку мороженного, на мгновение прикрыв янтарные глаза.

— Пожалуйста, — вздохнул Максим.

— Только скажи сначала: ты верующий? Орать и потрясать руками, крича про дьявола и грехи, не станешь?

— Я образованный… ну, с незаконченным высшим... светский человек двадцать первого века и в поповскую белиберду не верю, — заверил он. — Точно существует чего-то за гранью нашего понимания, но это не повод забивать голову откровенной чушью и суевериями. Я так-и-так не буду убивать и воровать — поскольку считаю подобное злым поступком, а не потому, что после смерти кто-то там меня решит наказать.

— Агностик, значит, — прищурилась Маркиза. — Это хорошо. Агностики обычно не впадают в прострацию, когда им рассказывают о шаманизме.

— Я не верю в духов, я за всю жизнь ни одного еще не видел. Ну… тебя разве лишь.

— А я не дух, — заметила Маркиза. — Я — душа, родившаяся заново в кошачьем теле, поскольку умудрилась понять свое предназначение при человеческом воплощении, но так и не осуществила его.

— Ты про спасение? — уточнил Максим.

Кошка кивнула и принялась вылизывать длинную шерсть на груди.

Удивительно, насколько легко с ней оказалось говорить. И просто. И мысли о прогрессирующем психическом заболевании перестали пугать Максима. В конце концов, если уже сходишь с ума, научись получать от этого удовольствие.

— Твое предназначение: спасать?