Кошачьи язычки

Но о Додо он почти не вспоминал. До меня не сразу дошло, что ему надо, а он уже успел выведать у меня буквально все о Норе — о ее родителях, отцовской конторе, их положении в обществе. Предлогом послужил наш выпускной бал, на котором он танцевал и со мной, и с ней. Он мастерски поддерживал непринужденную беседу, болтал о том о сем, но в конце концов обязательно сводил разговор к Тидьенам. Я заподозрила неладное, когда он спросил, насколько серьезно у Норы с тем нелепым парнем, долговязым и прыщавым. Ему-то что за дело? Ответ явился сам собой: да он просто зондирует новую почву. Очевидно, Нора оказалась самой жирной рыбиной из тех, что проплывали мимо него.

Он, конечно, заметил, что я делаюсь все немногословней, и сменил тактику. Спросил о моих планах на будущее, но таким тоном, который выдавал его с головой: его это совершенно не интересовало, так, small talk. Мне стало противно, и я распрощалась. Он не стал меня задерживать. Я только спросила: «Передать Додо привет?» Он иронически улыбнулся и ответил:

— Не обязательно. Я все равно с ней увижусь сегодня вечером.

Еще одна насторожившая меня фраза. Его «все равно» вовсе не означало «как всегда, слава богу, и я этому рад». Оно значило: «Она крепко сидит у меня на крючке. Она без меня и дня не проживет».

Уже в пути я рассказала Додо об этой встрече. И осторожно дала ей понять, что думаю об Ахиме. Но она только рассмеялась:

— Ты, как всегда, чертовски подозрительна, Клер. Ко всем мужчинам. Ахим меня любит, я это знаю.

Она была так счастлива, так уверена в нем и его чувствах. А он уже открыл охоту на более выгодный объект.

Додо

Она настояла, чтобы мы взяли комплекс, хотя ни мне, ни Клер не нужен пир из шести блюд; в таком шикарном кабаке на него, вероятно, уйдет несколько часов. Но попробуй поспорь, ведь это она нас пригласила! Может, просто испугалась, что жратва a la carte[34] обойдется слишком дорого? В меню ведь проставлены цены, правда, Нора? Уж этому-то твой жадный Папашка тебя точно научил, а может, ты впитала жадность с молоком матери.

Amuse-gueule[35] и суп мы еще кое-как одолели. Нора опять принялась пускать слюни по поводу каких-то забавных случаев из наших прошлых поездок, про которые мы с Клер давно успели позабыть, — была охота помнить всякую фигню. Удивительно, что она еще не начала строить планы на будущее, но это испытание, по всей видимости, ждет нас в последний вечер. Она ни за что на свете не откажется от наших путешествий втроем. Трогательно, не спорю, но, бог ты мой, не помрем же мы, в самом деле, если сделаем маленькую передышку.

Наверняка она задумала нечто особенное, ведь следующая поездка состоится уже в новом тысячелетии, если считать по всеобщему фальшивому календарю. Не знаю, может, во времена далекой молодости это нас действительно воодушевило бы, хотя, если честно, мы тогда вообще не представляли себе, что будем жить в двухтысячном году. Эта дата казалась такой же далекой, как эпоха какого-нибудь Карла Великого. Где мы тогда будем жить и как — счастливо, конечно, как же еще! В детстве никто не думает, что позже все может пойти наперекосяк. Что ты, как говорится, по закону Архимеда, начнешь превращаться в старуху. Спрашивается, не лучше ли помереть молодой? Люди после тридцати постепенно переходят в состояние высохших мумий, в особенности если они ко всему становятся родителями: серьезными, нудными, вечно всем недовольными. Их жизнь прошла. Интересно, моя Булочка тоже так думает?

На закуску у нас — довольно культурная беседа и утиная печень в горшочке. На вкус — нечто тошнотворное, даже не представляю, из чего они это состряпали. Обслуживает нас приторно-слащавый юноша лет двадцати, молоко на губах не обсохло, беспомощный, как щенок, а за ним строго надзирает высокомерный maître с глазами Аргуса. Меняя тарелки, официант уронил мой прибор на пол. Цербер сделал стойку и навострился к нашему столу, но я оказалась шустрее: наклонилась, подняла эту несчастную вилку и с улыбкой протянула мальчонке: «Pas de problème, monsieur».[36] Потому что вспомнила, как однажды нечто подобное случилось со мной. На обеде у Тидьенов, в их священной столовой. Я тогда нырнула под стол, достала упавший нож и как ни в чем не бывало вернулась к еде, но тут на меня напустилась Мамуля: «Этим ножом больше нельзя пользоваться, Доротея! Неужели мать не научила тебя этому?» Я покраснела так, как в жизни не краснела. Маленькая невоспитанная нищенка с дурными манерами.

Наш милый официант тоже покраснел как томат. Обернувшись, я проследила, как он исчез с тарелками на кухне, где его, вероятно, ждет нагоняй. Когда я снова повернулась к столу, Нора смотрела на меня со своей знаменитой покровительственной улыбкой.

— Ты чего?

— Тебе не стоило так смущать бедного мальчика.

Я взяла сигарету из пачки Клер. Спокойно, Додо, спокойно.

— Что же я такого сделала?