Кошачьи

Но я чувствовал, что мои силы постепенно иссякают. И если тотчас же не протянется огромная золотая рука с небес и не положит конец этой беспощадной игре, то я схлопочу чистейший сосудистый коллапс. Братьям, бегущим за мной по пятам, похоже, этот утренний спорт ничуть не вредил — расстояние между ними и мной заметно сократилось.

Тем временем я находился на продольной стороне квартала. К моему великому счастью, ландшафт крыш с этого места не так хорошо просматривался, потому что монотонные формы двускатных и четырехскатных крыш сменило буйство куполов, крыш изломанных форм, террас, печных труб, балконов и пожарных лестниц. Это позволило затеплиться старому доброму чувству джунглей, и я доверился своему инстинкту. За этим последовала удача — охотники действительно потеряли меня из виду. Но тут же, словно обменявшись телепатическими сигналами, преследователи применили старый как мир прием: рассыпались веером в стороны, рассеялись в джунглях крыш и гнали теперь меня каждый поодиночке. Забившись между четырех огромных печных труб, я упал от усталости и едва переводил дыхание. Унизительное чувство — этим типам удалось меня окружить. Но для продолжения бегства не было ни сил, ни уверенности.

Вдруг раздался хруст! Я даже не мог точно определить, откуда исходил звук. Но так ли это важно? Они загнали меня туда, куда хотели, — в ловушку! И они убьют меня. Это было так же ясно, как то, что Клаудандус отправился на небо. С нервным тиком в затылке я совсем медленно побрел вперед и наступил на что-то, что поддалось с первого раза.

Слуховое окно, которого коснулась моя задняя лапа, опрокинулось вниз, и, прежде чем я успел по-настоящему испугаться, я, как Алиса в Стране чудес, провалился в неизвестную темноту. Как и следовало ожидать, я приземлился на все четыре лапы, но это счастье еще долго не доставляло мне блаженства. Куда, к дьяволу, меня занесло на этот раз?

Я осторожно оглянулся, и чем дольше глаза привыкали к измененным условиям освещения, тем увереннее я себя чувствовал. Потому что это таинственное помещение было защищено. Бархатные занавесы были полуопущены. Не считая слабого света пламени от потрескивающих дров в открытом камине, в комнате было темно. Добротная старинная английская мебель разбудила во мне надежду, что в любой момент появится пожилой мужчина с белоснежной бородой и в красной шубе, сядет в уютное кресло-качалку и начнет рассказывать какую-нибудь сказку. Но вместо Санта-Клауса на кресле-качалке лежала русская голубая и смотрела на меня странным неподвижным взглядом сияющих зеленых глаз.

Она выглядела роскошно. Шерстка была короткой, мягкой, шелковистой, среднего голубого тона с серебристыми ворсинками, которые придавали ей сверкающий блеск, и топорщилась как мех бобра или тюленя. Она слегка вертела головой в стороны, словно не могла определить, где я стоял.

— Ты новичок здесь, не так ли? — спросила она вкрадчивым голосом.

— Да, верно. Мое имя Френсис. Полторы недели назад поселился за пару домов отсюда, — ответил я.

— Друг или враг?

— Друг! — с горячностью ответил я. — Навеки друг!

— Очень утешительно. Это избавит меня от уймы неприятностей.

Ее поразительная красота заставила сильнее биться мое сердце, а меня самого — не сводить с нее глаз, как под гипнозом. Только ее глаза, вечно холодные, напоминающие замерзшее озеро, таили в себе что-то странное, мертвенное.

Она поднялась, намереваясь спрыгнуть вниз с кресла-качалки, но потом остановилась и повертела головой по сторонам. Лишь после этого странного ритуала спустилась вниз и медленно подошла ко мне.

— Не часто случается, чтобы кто-то падал с небес. А если такое и бывает, значит, замышляет недоброе.

— Только не я. Я упал вовсе не с небес, а по недосмотру через слуховое окно. Я, э… собственно, убегал.

— Вот как? От кого же?

— От некоторых членов секты Клаудандуса. Они выражали недовольство по поводу того, что за ними наблюдали во время их веселой церемонии.

— Очень похоже на этих идиотов!

Она медленно подошла к окну и посмотрела вниз на сад.

— Уже рассвело?

— Ты же сама видишь…

Я оборвал себя на полуслове. Наконец ее печальная тайна раскрылась. Я подошел к ней, опустив глаза на лапы.

— Ты слепа, — сказал я.

— Я не слепа, я только не могу видеть!

Она отошла от окна и вернулась к камину. Я сопроводил ее туда. Апатичным взглядом она смотрела на затухающее пламя. Хотя я уже знал ответ, но все же задал ей вопрос:

— Ты всегда сидишь здесь или иногда выходишь на улицу?

— Нет. На улице слишком много неприятностей с дорогими братьями и сестрами. Они всегда хотят воевать. Весь мир стремится к войне. Но не было еще ни дня до сих пор, когда я бы не желала себе увидеть хоть раз этот жестокий мир.