Кошачья добыча

Розмари давно подметила, с какой быстротой малыш откликался на слова, так или иначе связанные с едой. Она понадеялась, что муж Серран остался на этой неделе с хорошим уловом и та расщедрится на добрую мену с самой Розмари. Сегодняшний день посвящался тамошней стирке. Следующая неделя знаменовалась подмогой Вдове Лиз в посадке сада. Да и пора стрижки овец была уже не за горами. Вдова Лиз говорила, что не откажется от лишнего подспорья, и в случае чего обещалась щедро расплатиться звонкой монетой. С большинством своих нужд женщина справлялась чистым разменом, услуга за услугой, но кое-что требовало твёрдой чеканки. Она перевернула пироги, поджаривающиеся на сковороде, и Гилльям вздохнул в счастливом предвкушении.

— Уже скоро, — сказала она ему.

— Ах ты ж, гнида, — взревел вдруг Пелл, словно взорвавшись от злости. — Будь ты проклят! Я убью его!

Он наддал пенделя вороху собственной одежды, что валялась возле, на полу, отшвыривая в сторону; и Гилльям пронзительно завопил от ужаса, видя, с каким бешенством рвёт и мечет Пелл, бросаясь на кота. Но зверь пустил в ход лапы ещё с первым гневным возгласом мужчины — и шустро перемахнул со стула на стол, со стола на полку — и вверх, к потолочным балкам, ныряя туда так ловко, словно проточная вода, проскальзывающая сквозь пальцы. Миг — и с глаз долой.

Изрыгая одно за другим громогласные ругательства, Пелл ударом ноги опрокинул стул и выпрямился, сверкая от злости глазами. Гилльям тесно вжался в материнский бок, скатившись на пол, — застигнутый врасплох, как и сама Розмари, тяжело осевшая на колени, сжавшись в комочек у очага. Мальчик завозился, судорожно цепляясь за материнские руки, и она обняла его ограждающим жестом, покуда тот хныкал от страха. Сердце так и рвалось из груди, стоило малышу испуганно уставиться на Пелла. Желваки мышц, взбухшие тугими узлами под обнажённой кожей. Взбешённые, по-звериному пышущие ненавистью глаза.

— Этот паршивый кошак зассал мне вещи! Дорогие вещи! Всё насквозь промокло от мочи!

Розмари было не до смеха. Что-то в ней едва не пело от радости при виде его незадачи, находя какую-то мрачную радость, любуясь обуревающим Пелла гневом; но другая часть, более мудрая, по-прежнему сдерживала эту радость глубоко внутри, под сердцем. Она могла бы сказать ему, что зверь расценил вторгшегося к ним мужчину, как незваного гостя, чужака, захватчика; и что ему самому следовало озаботиться раньше своею одеждой, развесив как надо, а не бросая на пол. Та же часть её, что трепетала ровно подпольная мышь, жаждала тут же, вот-вот, спешно рассыпаться, заикаясь, в бормотне извинений, робко выспрашивая, а не застирать ли ей попорченное? Но нет, взамен она отворотила взгляд в сторону от его нагой плоти. Не год и не два, и не три — много больше она оставалась одна, — и одинока, но всё же не настолько, что соблазниться и возжелать его заново.

— Какого… ты здесь разревелся?! — гаркнул на Гилльяма Пелл, отчего хныканье малыша обратилось натужным завыванием. Тогда вся ярость мужчины, развернувшись, обрушилась на саму Розмари. — Заткни его! Заставь заткнуться! И разберись наконец с моей одеждой! Сделай хоть что-то!! Эта проклятая зверюга должна исчезнуть. А всё этот твой Уит: гляди, видишь, эта зараза уже совратила его, вот что!

Не отвечай. Не обороняйся.Кое-как Розмари удалось взгромоздиться на ноги, с повисшим на бедре Гилльямом, цепляющимся за платье и давящимся ором. Не глядя на Пелла, склонилась над огнём, снимая раскалённую сковороду. Дверь и вовсе оказалось открывать не с руки, когда последние были заняты под завязку; но она, так или иначе, управилась и с этим, устремляясь на улицу — и унося с собой и ребёнка, и завтрак.

— Розмари? Розмари!

Пелл позади ревел раз за разом её имя, но она пропустила все его крики мимо ушей. Женщина отнесла Гилльяма в сад, и они оба присели там, вместе, на груде дров для растопки, вдыхая бодрящую утренную свежесть.

— Давай поедим здесь, близ нашего садика, да? Кушай свой пирожок побыстрее, милый, пока он не остыл и не зачерствел.

Пироги посерёдке не пропеклись как следует, да и порядком обжигали жаром пальцы, так что по-быстрому перекусить не удалось. Розмари черпанула парочку со сковороды и разложила на чистом срезе колоды, древесного обрубка. Торопливо подула, чтоб те слегка поостыли.

— РОЗМАРИ!

Подняв глаза, заметила голого Пелла, торчащего в дверях. Он кутался в её шерстяное одеяло, свисающее с плеч. Секундой позже перешагнул порог.

Без всякого удовольствия она уплела в один присест остатки наполовину доеденного пирога, столь редко выпадавшего им на стол. Торопливо пережёвывая и заглатывая кусок, вдохнула через широко открытый рот воздух, чтобы хоть чуть-чуть остудить пищу.

— Останешься здесь, Гилльям, и доешь остальное. Как следует. Хорошо?

Малыш всё ещё глотал слёзы, но материнское разрешение отвлекло его от человека, что пылая злостью, торчал в дверях дома. Засопев, он согласно кивнул головой и ткнул пальцем в пирог.

— Ой!