Кошачья голова

Конечно, яблоко — это не гипотетическая конфетка, которую нас с детства учат не брать у незнакомцев. Да и вообще я слишком взрослый, чтобы меня можно было куда-то заманить такой ерундой. И здесь деревня, где все друг друга знают и про нас с Алиной знают. Так что, по идее, бояться нечего. Но сработал какой-то инстинкт. И вообще мужик был отталкивающий.

Лицо дядьки неуловимо исказилось от злости и досады, но тут же отразило искреннее сожаление. Он растерянно повертел яблоко в руках, будто не знал, куда деть, и положил на обтесанное бревно у забора, которое изображало скамейку. Потом снова взглянул на меня с какой-то голодной жадностью, контрастирующей с мягким сожалением в голосе:

— Скучно тебе здесь. Понимаю. А хочешь правду узнать? Тебе ее не скажут, никакая знатуха не скажет. А я скажу. Пойдем, тут недалеко.

Дядька как-то очень быстро приблизился ко мне, извернулся и потянул меня за рукав футболки.

Недалеко — это тот самый заброшенный дом, который я собирался исследовать. Индустриальный турист, ага. Идиот! Я вырвался, скорее инстинктивно, не успев даже подумать.

—

Нет!

И только после этого меня обдало жаром страха. Я совсем один здесь, в незнакомом месте, никого рядом нет... Только что радовался этому обстоятельству...

— Егор! Что за пантомима?

Никогда еще я не был так рад слышать голос своей сестры. Сначала решил, что показалось, но обернулся и увидел ее, идущую по улице мне навстречу.

Когда икотка надолго пряталась, Алина снова становилась собой, веселой и беззаботной. И сейчас сестра улыбалась во весь рот, совсем привычно, как моя обычная сестра. Достаточно взрослая, чтобы с ней считаться. Достаточно взрослая, чтобы просить у нее помощи. И вместе мы бы справились!

Я победно оглянулся на дядьку, который хоть и юркнул в кусты, но далеко умотать не мог. Но его нигде не было, будто вообще не существовало. Но я же чувствовал, как он схватил меня за рукав. И этот отвратительный, гнилостный запах перегара у него изо рта... Или гниения?..

Выдохнули.

Собственно, ничего страшного не произошло. Не успело произойти. Хуже было бы, если бы я встретился с этим мужиком не на улице, а в заброшенном доме. Даже думать об этом не хочется.

Так, проехали.

Алина! Вот о ком надо беспокоиться, а не обо мне.

Я улыбнулся как можно шире:

— Проснулась наконец?

— Угу. А как ты узнал, что я спала? Мы же вернулись, тебя не было.

Ясно, она не помнит ничего. А я хотел расспросить.

— Мама сама наконец заснула, я и вышла. А ты вот что тут откалываешь!

Что-то меня в ее словах цапануло, но по касательной. Да и этот маньяк мысли занимал.

— Да этот стремный мужик приставал...

— Какой еще мужик, Егор? Ты тут один пассы выделывал. Муху, что ли, отгонял?

Я еще раз оглянулся. Никого. Дом за покосившимся забором внезапно показался совсем непривлекательным. Неприветливый дом. Явно не просто так заброшенный. И густо разросшаяся трава, ясно, что здесь давно никто не бывал. Но мне точно не привиделось — вот на бревне яблоко, которое мужик пытался зачем-то мне всучить. Оно же не само собой появилось.

Алина проследила за моим взглядом:

— Так ты собирался яблоки воровать в чужом саду? Что за странные фантазии? Мог просто у Лиды Палны попросить.

Только сейчас я обратил внимание, что на заброшенном участке действительно было полно плодовых деревьев, увешанных яблоками и даже грушами. Ветви на кустах смородины и малины гнулись под тяжестью ягод. Удивительно, что никто их не собирал.

— А пел зачем? — продолжала допытываться Алина. — Что это у тебя за дурацкие напевы?

— Какие еще напевы?

— Бадя, бадя.

Алина звонко рассмеялась, так заразительно, что я невольно тоже усмехнулся. И только потом меня вдруг как стукнуло. Так вот как они его со стороны слышат и видят, если видят... Отлично он разговаривает, четко, и вовсе никакой не гугнивый.

Так вот как он уводит за собой... Да нет, ерунда. Алина просто не разглядела, не расслышала.

— Как ты меня нашла?

Алина фыркнула:

Шутишь? Как я тебя нашла в этой деревне? Вышла за калитку, прикинь, и пошла по улице.

И только когда сестра подошла ко мне почти вплотную, проявилась Палашка. Сначала пахнуло спичками. Потом лицо Алины потемнело, исказилось, губы скривились в тонкую злую полоску, и икотка прошипела с ненавистью:

— Спугнула, дурачина! И вот, и вот, и вот, дрянъ! Бз-з-з! Увел бы тебя, никчемушину, и вот, и вот, и вот!

— Кто это был?

Сестра беспомощно взглянула на меня, но Палашка опять перебила: