Кошачья гордость, волчья честь

— Нельзя, — спокойно возразила я. Подошла ближе и неуверенно замерла рядом с не шелохнувшимся мужчиной, потом все-таки протянула руку, погладила кудрявую макушку. От этого прикосновения рыжий вздрогнул всем телом, будто забыл о моем присутствии, но тут же поймал ладонь. А потом вдруг быстрым порывистым движением обхватил обеими руками за бедра, крепко прижал к себе, прислонившись щекой к моему боку. Я опять замерла в растерянности, неловко приподняв руки и не зная, куда их деть.

Теперь уже даже мне было очевидно, что Трай не в себе. Только непонятно почему? Из-за смерти старухи? Так он вроде ее терпеть не мог. Или нет?

Я неуверенно обняла его плечи, мягко погладила по голове — раз, другой. Руки мужчины, сжимавшие меня почти до боли и не удивлюсь, если еще и до синяков, в ответ на эти прикосновения ослабили хватку, так что, видимо, действие было правильным. Некоторое время мы провели в том же положении: Трай обнимал меня, а я продолжала его гладить. Потом мужчина распрямился, откинулся на спинку скамейки, не выпуская меня из объятий, так что пришлось устроиться у него на коленях. Сейчас уже стало не до собственных неудобств и привычек — понять бы, что это!

— Рыжий, а, рыжий, — позвала я через некоторое время. Мужчина к этому моменту, кажется, окончательно расслабился, он уже гладил меня по спине и бедру. Причем не с чувственным подтекстом, а явно для собственного удовольствия, как гладят кошек. Приятное, но довольно странное ощущение: я себя в подобной роли еще не пробовала. — Меня пугают такие перепады настроения. Что это было?

— Извини, что-то я… расклеился, — шумно и глубоко вздохнув, проговорил он. — От неожиданности.

— Из-за ее смерти? — уточнила настороженно.

— Да, наверное. В основном да, — неуверенно ответил мужчина. — Она была последней. Я… не думал, что все так случится.

— В каком смысле — последней?

— Последней из родственников, — пояснил Трай уже вполне спокойно, полностью взяв себя в руки, так что я все же рискнула отстраниться и заглянуть ему в лицо. Выглядел он мрачно-сосредоточенным, но той обреченности, что читалась в ссутуленной фигуре несколько минут назад, видно не было.

— А сестра? — уточнила я. — Ты же говорил…

— Я соврал. — Он пожал плечами. — Она вместе со всей своей семьей погибла почти тридцать лет назад во время набега степняков.

— Но зачем? — растерялась я.

— Из-за Инры. — Рыжий неопределенно дернул головой. — Она всегда так радовалась, получая письма сестры, и мечтала уж в этом-то году обязательно собраться к ней в гости… Я так и не смог ей сказать.

— А письма? — опешила я.

Он как-то странно усмехнулся и пожал плечами:

— Если бы она знала, кто их писал, она бы придушила меня собственными руками. Трамаль — небольшой городок почти на границе, там учебка, стоят части, отдыхают бойцы, сменившиеся с патрулей. Ламра — хозяйка борделя в Трамале. Она лихо подделывает любой почерк, а письма… Ей было несложно написать два-три в год.

Я некоторое время растерянно разглядывала рыжего, пытаясь уложить в голове полученную информацию и как-то впихнуть новые факты в уже сложившийся образ безалаберного легкомысленного бабника. Факты не лезли, а образ трещал по швам.

Тридцать лет. Мамин хвост, тридцать лет он молчал, упрямо поддерживая видимость чужой жизни, чтобы ненавидящая его старуха могла радоваться редким письмам и мечтать навестить правнуков. Не решался сказать? Три раза «ха!». Солнцеликую ему в тещи, он делал это совершенно сознательно, иначе не сидел бы тут сейчас весь разбитый и с бутылкой в охапке!

— Знаешь, Трай, кажется, я начинаю тебя бояться, — пробормотала, внимательно разглядывая усыпанное несерьезными веснушками лицо.

— Почему? — Растерянно моргнув, он сфокусировал на мне полный искреннего удивления взгляд.

Я неопределенно повела плечами, а потом все-таки пояснила:

— По двум причинам. Во-первых, к религии Двуединого я всегда относилась с опасением, и уж тем более — к людям, будто сошедшим со страниц их притч и нравоучений; ну тех, знаешь, подвижников с неадекватным восприятием реальности. А во-вторых, я теперь, кажется, готова ожидать от тебя абсолютно любого поступка, без ограничений, потому что теперь я совершенно не понимаю, что на самом деле происходит вот тут, — сообщила, выразительно постучав пальцем ему по лбу.

С самого начала моего короткого монолога на губах Трая заиграла улыбка, а под конец он легко рассмеялся:

— Ну, спасибо! Подвижником Двуединого меня еще не называли.

— Пожалуйста, чего не сделаешь для хорошего человека, — отмахнулась я.

— А еще ты больше на меня не дуешься, да? — все еще улыбаясь, вдруг проговорил он, обхватив ладонью мое лицо, и вопросительно заглянул в глаза.

— Если ты сейчас скажешь, что вот это все был спектакль, чтобы меня отвлечь, я точно убегу и спрячусь под кровать. Или в шкаф, — с подозрением разглядывая улыбающуюся физиономию, предупредила я.