Кошачья история

-- Кого я вижу... -- сказал он уныло и протянул мне руку,ай-ай-ай, это что же такое творится... прямо-таки уголовщина.

Крестовского еще не было, и мы ждали его на улице.

-- Вот ведь какой человек,-- растерянно причитал редактор,совался всюду, вынюхивал, вот и допрыгался... Я вам даже вот что скажу,-- изогнув по спирали свой каучуковый торс, он склонился ко мне,-- из-за него все случилось, из-за него! Не лез бы куда не надо, никакого и карантина бы не было!

-- Ну уж, сейчас вы чепуху выдумываете! -- я разозлился, ибо и сам подсознательно верил в эту нелепицу.

-- Кошки ему мешали, войну с ними затеял -- где же такое видано? Они, может, к нам от господа бога представлены!

Он отстранился и ласково меня оглядел.

-- Это я пошутил,-- он покивал головой, как игрушечный ослик,-- бога нет...

Обыск в доме Одуванчика не дал ничего. Сержант и ефрейтор работали молча и с поразительной ловкостью. Все, к чему они прикасались, просматривалось мгновенно и укладывалось на место в прежнем порядке. Я недоумевал, когда Крестовский успел их так выдрессировать -- ведь обыск был событием исключительным -- и даже спросил у майора об этом, но он неопределенно пожал плечами:

-- Входит в профессиональную подготовку...

Одуванчик воспринял вторжение спокойно и взглянул на ордер лишь мельком. Правда, со мной и с редактором он разговаривал нормально, а с майором -- по-шутовскому предупредительно, и в открытую намекал, что тот повредился в уме. Когда мы от скуки начали пить коньяк, обнаружившийся в полевой сумке Крестовского, по его предложению Одуванчик присоединился к нам и принес рюмки, причем в свою каждый раз подливал валерьянку.

Обыск в школе происходил иначе, вовсе не по-домашнему. Майор сразу взял другой, официальный тон и, задавая вопросы, вел протокол, а потом дал его подписать Одуванчику.

Для начала Одуванчик отказался отпереть школу, утверждая, что для обыска в учреждении требуется санкция директора. В ответ Крестовский спросил, знаком ли Одуванчик с директорской подписью -- оказалось, она уже имелась в углу ордера.

В химическом кабинете майор нашел все, что искал. Прежде всего была изъята еще одна бомба, то есть точно такой же ящик, на каком я однажды катался в одуванчиковом мотоцикле.

Потом майор стал допытываться, чего и по скольку Одуванчик клал во взрывчатку, и прежде, чем тот сообразил, что к чему, приставил сержанта взвешивать остатки химикалиев из пакетов и банок. Тут Одуванчик начал спорить, кричать и брызгать слюной -- выходило, что истратил он всяких веществ не меньше, чем на три бомбы -- но протокол все-таки подписал. Пакеты и банки на всякий случай были арестованы.

А в конце обыска разыгралась безобразная сцена, которую я не берусь точно воспроизвести. Одуванчик пытался наброситься на майора и так бесновался, что сержанту пришлось показать ему наручники, после чего он, сгорбившись, уселся в углу, смотрел на нас бессмысленно выпученными глазами и не отвечал ни на какие вопросы. Взбесился он из-за того, что майор заодно с банками прихватил и все его папки с заметками о кошачьих делах. Ордер Крестовский составил предусмотрительно, там значилось: "взрывные устройства, материалы и средства для их изготовления, а также материалы, проливающие свет на мотивы преступления". В качестве последних и были изъяты архивы Одуванчика.

В заключение ЯОдуванчику, как подследственному лицу, майор вручил предписание о невыезде, в условиях карантина чисто символическое. Одуванчик сначала отшвырнул его от себя, а затем взял и расписался на корешке, добавив к подписи загадочную фразу: "Повестку получил с удовольствием и буду жаловаться".

Когда сержант и ефрейтор, нагруженные добычей, направились к автомобилю, Крестовский подошел к Одуванчику.

-- Лаврентий Сысоевич, у меня к вам частный вопрос, не для протокола.

Глаза Одуванчика, казалось, остекленели, и было неясно, слышит ли он что-нибудь.

-- Если вопрос вам покажется странным, можете не отвечать... это уж как захотите. Скажите пожалуйста, в течение последних двух месяцев вам часто снились... кошки?

-- Эк он его,-- прошептал редактор,-- психолог!

Одуванчик продолжал сидеть, съежившись, и я думал, ответа не будет, но внезапно он всхлипнул:

-- Издеваетесь?! Не имеете права! -- и, вскочив на ноги, заорал сиплым детским голосом: -- Вон! Вон! Убирайтесь вон!

Редактор спешил, и майор приказал сперва отвезти его, а после уже доставить в отделение вещи, изъятые у Одуванчика. Насколько я знал майора, это значило -- он хочет со мной говорить.

Машина уехала, но он медлил начать разговор, что-то обдумывая, и вообще, по виду, чувствовал себя неуверенно. Я решил, что он удручен скандалом во время обыска, но нет, оказалось, его мысли заняты совершенно другим: