Кошачья Свара. Мадрид, 1936 (ЛП)

Хосе-Антонио Примо де Ривера прервал их споры, хлопнув по столу ладонью. Когда он заговорил, в воздухе повисло тревожное молчание.

- Товарищ Эдилья прав: ничего не изменится. У Молы и Годеда - рыбья кровь. А Франко - так просто мокрая курица.

- Итак, остается Санхурхо, - подвел итог Хосе-Мария Альфаро. - Он побывал за решеткой и рассчитывает на нас.

- Ха! - сказал Хосе-Антонио. - Ни Франко, ни Мола не потащат сюда Санхурхо из Португалии, чтобы вручить ему власть. Они добиваются ее для себя. Грызутся между собой, как собаки. Когда они наконец-то договорятся, будет уже поздно.

Мнения членов политсовета разделились, а те новости, которые принес падре Родриго прямо из особняка с Кастильского бульвара, только углубили эти противоречия. Умеренные считали в любом случае необходимым объединиться с военными, хотя это придавало Фаланге вспомогательную роль в движении.

Более импульсивные хотели сами проявить инициативу. Другие, более разумные, видели бессмысленность и того, и другого решения: с вмешательством армии, кто бы ни сделал первый шаг, в руках генералов останется не только командование, но рано или поздно они подомнут под себя и саму Фалангу, ее идеологию, дух и программу. Среди этих фалангистов хватало тех, кто предпочитал оставаться в стороне и выжидать более привлекательной возможности в будущем. Сидеть сложа руки во время мятежа против Народного Фронта было весьма странной идеей, почти непристойной, так что сторонники этой стратегии не осмеливались предложить ее в открытую, зная, что она будет воспринята как трусость и нерешительность. Лишь иногда кто-нибудь как бы случайно упоминал о возможном нейтралитете.

Хосе-Антонио Примо де Риверу одолевали сомнения. Будучи Вождем авторитарной партии, он привык ни с кем не советоваться и ни перед кем не отчитываться за свои действия; однако, в глубине души он был не политиком, а скорее интеллектуалом, образованным юристом, привыкшим рассматривать факты со всех сторон. Его фанатизм был скорее декларативным.

И уж ему-то было известно с самого детства, что все эти генералы с их пламенными патриотическими речами - не более чем орудие в руках землевладельцев, аристократов и финансовой олигархии. Многие военнослужащие, даже самого высокого ранга, восхищались молодым задором фалангистов; но это восхищение было не более чем ностальгией по собственной молодости и несбывшимся мечтам, сожалением о том, чем они могли бы стать и не стали, погрязнув в трясине бюрократии, коррупции, подлости и мелочного соперничества. За немногими исключениями, все эти генералы-мятежники оказывались личностями посредственными, недалекими и в конечном счете столь же коррумпированными, как то самое правительство, которое они намеревались свергнуть.

"Но каков выход из это дилеммы?" - спрашивал себя Хосе-Антонио. Год назад он разработал некий план, который мог бы переменить расстановку сил. Пользуясь всеобщими недовольством нынешним правительством, Хосе-Антонио запланировал поход на Мадрид, как это сделал Муссолини 28 октября 1922 года. Когда он в девятнадцать лет увидел на кинопленке, как в Рим сомкнутыми рядами вступают фашисты в черных рубашках, под имперскими знаменами и флагами, на него это произвело неизгладимое впечатление. Народ тогда рукоплескал новоявленному лидеру, король и церковь также его признали, и итальянской армии, до этого относившейся к Муссолини с пренебрежением, ничего не оставалось, как подчиниться.

Муссолини, как и Гитлер, воевал в 1914 году, но ни один из них не сделал военную карьеру, и всё же, в противоположность традициям испанских диктатур, в этих двух тоталитарных странах армия подчинялась гражданским и их идеологическому корпусу, а не наоборот. С этими намерениями Хосе-Антонио планировал устроить в 1935 году, когда уже нависла угроза со стороны Народного Фронта, марш из Толеда в Мадрид, с тысячами фалангистов и кадетов. По пути к ним должны были присоединиться многочисленные силы, они могли бы рассчитывать на поддержку Национальной гвардии. Но эти планы так и не осуществились: в последний момент ему помешали военные. Хосе-Антонио Примо де Ривера знал их имена, и особенно имя того человека, за которым, как за наиболее высокопоставленным руководителем, осталось последнее слово - Франко.

- Я скажу вам, как мы поступим, - произнес он наконец. - Я поставлю военным ультиматум. Или восстание начнется немедленно, с Фалангой в качестве ударной силы, или Фаланга даст бой своими силами и на свой риск. Мы уже их предупреждали. Лишь они будут нести ответственность за последствия перед лицом Господа и истории.

Затем он попросил Хосе-Марию Альфаро вызвать Серрано Суньера [25]. Когда тот вошел в гостиную, Хосе-Антонио сказал:

- Рамон, мне нужно, чтобы ты как можно скорее устроил мне встречу с твоим шурином. Если возможно, то прямо завтра.

Когда совещание закончилось, падре Родриго последовал за Хосе-Антонио, словно верная болонка.

- Не доверяйте военным, сеньор маркиз, - предупредил он. - Они сражаются не во славу Божию, а ради собственной выгоды.

Глава 34