Кошачья Свара. Мадрид, 1936 (ЛП)

- С юридической точки зрения - никаких проблем, сеньор президент. Однако вождь Фаланги в тюрьме - это мина замедленного действия. Банды фалангистов построят баррикады на всех улицах, а мы просто не в состоянии переловить их всех.

- Посади нескольких заправил. Сам знаешь, нужно временно их обезглавить. В этой стране нет никакого бесчестья в том, чтобы провести некоторое время в застенке. Меня самого арестовывали в тридцать первом году. Помести их в Модело, а если начнут колобродить, то вывези из Мадрида в какое-нибудь тихое место - в Луго, в Тенерифе, в Аликанте, куда в голову взбредет. Там они будут в безопасности от остальных и от самих себя.

Глава 41

Энтони Уайтлендс внезапно проснулся. Его спутник распылял ему в лицо струю воды из сифона. Он с трудом вспомнил, где находится, пока, наконец, не вытер стекла очков и не увидел рядом с собой нахмуренное и мрачное лицо Хосе-Антонио Примо де Риверы. Они по-прежнему находились в баре "Клуб" на улице Алкала. Когда Хосе-Антонио увидел, что англичанин проснулся, он сказал:

- Плохие новости. Убит Гильермо дель Валье.

В баре больше никого не было, похоже, исчез даже официант. К Энтони сразу вернулось хладнокровие.

- Гильермо мертв? - недоверчиво повторил он. - Это ты! Гильермо дель Валье и был тем фалангистом, который ко мне пришел. Это он обнаружил существование предателя. Теперь я всё понял! Тоньина из шкафа подслушала разговор, когда я ее туда спрятал. Потом она притворилась, что в обмороке, и первым же делом рассказала всё Ихинио Саморе. Этот мерзавец приставил ко мне свою подопечную для слежки...

- Прекрати болтать глупости. Даже если бы твои фантазии оказались правдой, я бы и пальцем не прикоснулся к брату Пакиты. Гильермо убили два агента твоего дружка, подполковника Марранона. А сейчас он отдал приказ меня арестовать. Уже задержали моего брата Мигеля и других руководителей Фаланги, и патрули разыскивают меня по всему Мадриду. Скоро они и здесь появятся. Официант наверняка уже донес. Поэтому он и сделал ноги.

- Что ты будешь делать? Ты еще можешь сбежать.

- Нет. Я Вождь Фаланги. Я не буду скрываться. Если меня хотят арестовать, то пусть столкнутся с последствиями.

Произнося эти слова, он достал из кармана пистолет. Энтони испугался.

- Ты же не собираешься устраивать перестрелку с полицией.

Хосе-Антонио улыбнулся, вытащил из пистолета магазин и положил оба предмета на стол.

- Я не настолько безумен. Я оставляю оружие здесь, чтобы меня не могли застрелить под предлогом самообороны. Я не хочу больше никакого насилия. Веришь ты или нет, но я всегда был против насилия. Одному Господу известно, какие усилия я предпринимал, чтобы сдержать справедливый гнев своих товарищей против злоупотреблений мерзавцев-социалистов и жить в мире с властями, чтобы не дать Фаланге ринуться в эту пропасть. К сожалению, мне пришлось уступить перед лицом реальности и согласиться прибегнуть к оружию, иначе нас бы истребили, как насекомых. И я устал. Возможно, ты прав, возможно, мне хватает причин, чтобы повернуться спиной к собственному детищу. Я хотел лишь мира и спокойствия. Но мне не оставили выбора. Я отдал жизнь за Испанию, а Испания повернулась ко мне спиной. Я защищал рабочий класс, а рабочий класс, вместо того, чтобы меня выслушать, на меня нападал. Никто меня не слушает. Я мог бы добиться того, чего никто не добился и не добьется: встать выше бессмысленной борьбы классов, заложить основы новой Испании, родины для всех. Мои усилия были тщетны: испанцы предпочитают следовать своей устаревшей идеологии, своему мракобесию и демагогии, деспотизму, замаскированному под демократию, сводить счеты со всей жестокостью. Есть разница - нести образ Христова сердца или сжечь его? Эта страна погрязла в нищете, расслабленности и нехватке гигиены.

Он положил руку на плечо Энтони и продолжил более задушевным тоном:

- Возвращайся домой, друг мой, это место не для тебя. Возвращайся в Англию, к зеленым полям, и расскажи там о том, что видел, расскажи о моей борьбе, моих устремлениях и препятствиях, с которыми я столкнулся.

Энтони покачал головой и сделал извиняющийся жест.

- Прости, - сказал он, - но боюсь, что не смогу. Я вернусь в Англию таким же, как и приехал - не приняв ничью сторону. Дело не в том, что мне это безразлично, напротив, ситуация приводит меня в отчаяние, в особенности та, что ждет впереди. Но это не моя проблема. Никто не советовался со мной, закладывая для нее основы, ни когда устанавливал цели или правила игры. А сейчас не перекладывайте на мои плечи груз вынесения вердикта. Мои обязательства носят исключительно личный характер. Если тебя ждут снаружи, я выйду с тобой. Не потому, что думаю также, как и ты, но потому, что мы вместе сюда вошли и вместе пили. Если тебя хотят застрелить, возможно, они два раза подумают, когда увидят тебя в компании британского подданного, а может, и нет. Но об идеях, из-за которых нас могут убить либо одни, либо другие - даже слышать не хочу.