Кошачья свара. Мадрид, 1936

Сама Лили, без колебаний показывавшая свое влечение к Энтони, могла выдать их, чтобы вызвать гнев отца и тем самым положить конец идиллии, существовавшей лишь в ее воображении. Эта мысль была совершенно нелепой: ведь Лили до сих пор не давала никакого повода считать ее способной на подобную подлость. Но все знают, что дети эгоистичны от природы и часто не предвидят последствия собственных действий в силу неопытности. Но даже если и так, у герцога всё равно не было времени, чтобы найти вместо Энтони другого, столь же опытного эксперта. Сделай он так, это было бы поспешным и опрометчивым поступком: сделку нужно было провести с наибольшей секретностью, а оскорбленный знаток - существо весьма опасное.

Энтони понимал, что для подобных подозрений у него нет никаких оснований; что ведет он себя по-детски, к тому же такое поведение может оказаться просто опасным для его здоровья: если он слишком долго простоит на открытом ветру, то может серьезно простудиться. Однако, ни один из этих разумных доводов не смог рассеять его подозрений.

"Я никуда отсюда не уйду, пока не выясню, что происходит в этом доме", - сказал он себе.

К счастью, долго ждать не пришлось. Через несколько минут парадная дверь особняка открылась, и в ее освещенном прямоугольнике мелькнули силуэты двух мужчин, которые весьма эмоционально прощались. В слабом освещении уличных фонарей, да еще и глядя против света, трудно было понять, кто были эти люди, хотя один из них, несомненно, являлся хозяином дома. Его собеседник вышел и отправился своей дорогой. Спрятавшись в переулке, Энтони пропустил его вперед, и, когда тот удалился на безопасное расстояние, последовал за ним.

Дорога была скользкой, так что и преследуемый, и преследователь вынуждены были двигаться медленно. Когда Энтони удалился от дома метров на двадцать, из-за деревьев на бульваре вышли два молодчика и преградили ему дорогу. Он послушно остановился, и один из незнакомцев, недолго думая, заехал ему кулаком в челюсть. Воротник пальто смягчил удар, но его сила и неожиданность нападения сделали свое дело; потеряв равновесие, Энтони поскользнулся и упал ничком на лед. Лежа на тротуаре, Энтони увидел, как один из молодчиков выхватил пистолет, снял предохранитель и прицелился. Решительно, дела у англичанина шли все хуже и хуже.

Глава 16

Эдвин Гарриго, он же Фиалка, угрюмо шел широкими шагами по своим владениям. Поздно вечером он получил важнейший звонок и теперь пытался успокоиться, созерцая эту красоту. До закрытия оставалось совсем немного времени, и в выставочных залах Национальной галереи уже не было посетителей, с другой стороны, в это время года ее и так мало кто посещал. Без посетителей отопления здания не хватало, и в больших помещениях стоял холод. Среди высоких сводов раздавалось эхо энергичных шагов старого хранителя.

Звонок завершился решительным образом: держи всё наготове, пока не наступит нужный момент. Не было нужды уточнять, о каком моменте речь. Эдвин Гарриго уже много лет желал и боялся этого мгновения. И вот теперь оно наступило или вот-вот придет, и ожидание будет коротким. В его возрасте любые изменения приносят только лишние хлопоты. Погруженный в эти мысли, он и не заметил, как ноги машинально привели его в секцию испанской живописи, где он был бесспорным господином: никто в этом царственном заведении не ставил под сомнение его авторитет. Конечно, снаружи, за дверьми галереи, не было недостатка в критиках. Молодые люди считают, что открыли луну, и всё подвергают сомнению. В целом, ничего серьезного: шторм в маленьком, но бурном академическом пруду. В этом отношении старый хранитель был спокоен: несмотря на его возраст, ни его должность, ни авторитет не были в опасности.

Он решил задержаться перед этой картиной. Надпись под ней гласила: "Портрет Филиппа IV в коричневом костюме с серебром". В узком кругу знатоков она была известна как "Серебряный Филипп". На портрете был изображен молодой человек благородной наружности, хоть и далеко не красавец; лицо его обрамляли длинные золотистые локоны, а взгляд выдавал то самое беспокойство, свойственное людям, которые пытаются скрыть свой страх под маской величия. Судьба взвалила на его слабые неопытные плечи слишком тяжелый груз. На портрете Филипп IV одет в дублет и коричневые панталоны, вышитые серебром. Отсюда и прозвище "Серебряный Филипп", под которым картина обрела известность. Затянутая в перчатку рука молодецким жестом касается рукояти шпаги; в другой руке он держит сложенный лист бумаги, на котором написано имя художника: Диего де Сильва.