Кошачий глаз

— Вы хотели бы услышать об «Утке-Баламутке»? Нет ничего проще. Я был на открытии. Частным образом. Хозяин ресторана прислал в нашу контору два приглашения. Широкий жест, принимая во внимание цену ужина. Мы тянули жребий. Я выиграл и пошел в ресторан с одной моей знакомой. Ей там очень понравилось. Находится «Утка-Баламутка» на углу улиц де Мартир и Кондорсе.

— А почему у ресторана такое странное название? Там действительно собираются какие-то баламуты? Наркоманы? Что вы там увидели?

— Прекрасный спектакль! Гвоздем программы была Джина Герман. Это, я вам скажу, высокий класс! У моей жены есть все ее пластинки!

«Зато нет достаточно элегантного платья, чтобы появиться в таком ресторане!» — подумал Бело.

— Около часа ночи мы получили цветы, подарки, всякую праздничную мишуру, — продолжал Вавассер. — Танцевали под джаз-оркестр из Лондона. Посетители — люди из высшего общества.

— Кому принадлежит ресторан?

— Торговой компании. Во главе ее стоит некий Мерсье. У него и до этого были рестораны, все роскошные и дорогие, никакими баламутами не посещаемые. В субботу собрался цвет Парижа: кинозвезды, художники, светские львы, два члена академии.

— А эту особу вы видели? — спросил Бело, подкладывая Вавассеру фотографию Югетты Сарразен.

— А что! Это неглупо — показать фото женщины в купальном костюме, чтобы узнать, видел ли ее человек, практически голую. Ох, простите, господин комиссар! — Вавассер слегка смутился. — Я ее не знаю, но видел. А кто это, если не секрет?

— Югетта Сарразен, убитая на другой день у себя дома в Нейи.

— Рука в чемоданчике? — воскликнул Вавассер. — Я не узнал ее на фотографиях, помещенных в газетах! Она пришла одна, сразу после нас, и села за оставленный ей столик, на котором стоял только один прибор. Это обращает внимание. Моя знакомая залюбовалась ею. Разные люди с ней здоровались. Потом она подсела к большому столу, за которым собралось многочисленное общество. Мерсье занимался ею, но не больше, чем другими. Она много пила и производила впечатление слегка взволнованной. Мы ушли раньше ее.

— Надо иметь какие-то отношения с хозяином, чтобы позволить себе заказывать столик на одного в ресторане такой категории. — Бело взглянул на часы. — Мне пора ехать на вокзал встречать отца той девочки, которая вчера покончила с собой.

— Я читал об этом, — сказал Вавассер.

— Симон проводит его в госпиталь Кошен, а я… В котором часу закрывается этот ресторан?

— В семь утра. Мерсье остается несколько дольше, чтобы проверить счета и отдать персоналу распоряжения. Я думаю, у него наверху есть небольшая квартирка.

— Он холост?

— Да.

— Вероятно, мне придется заскочить туда до прихода экспертов на улицу де ла Ферм.

— К сожалению, без меня, — сказал Вавассер.

— Не о чем жалеть. Я бреду на ощупь, — ответил Бело.

4

Бело напряженно вглядывался в толпу на перроне. Толпа была большая, а господин Шенелон — низенький.

— Вон тот, весь в черном, — это он, — сказал Бело Симону.

— О, господин Бело, — простирая к нему руки, воскликнул Шенелон. Можно было подумать, что он встретил лучшего друга после двадцатилетней разлуки. — Вы сами потрудились приехать! Скажите, скажите, ведь это невозможно, чтобы в моей семье был убийца? Чтобы моя дочь убила? Разве что на нее нашло какое-то затмение…

Люди замедляли шаг и посматривали на них с любопытством.

— Конечно, — убежденно сказал Бело. — Естественно. Это большое несчастье, но только несчастье!

— Добрый день, господин комиссар!

Бело оглянулся.

— Госпожа Берже!

Он был искренне изумлен. После письма Огюсте!.. Только бы Шенелон не нашел его в бумагах своей дочери. Нет, ведь она его сожгла. Симон, вероятно, подумал о том же. Надо его представить. Он, однако, не успел, потому что бабушка спросила:

— Где Жан-Марк? Вы еще держите его под замком, как бесценное сокровище?

Вот упрямая чертовка! Так пусть получает!..

— Жан-Марк арестован по обвинению в фальсификации картин, — сказал он и быстро повернулся к господину Шенелону. — Это инспектор Ривьер, я отдаю его в ваше распоряжение. Он проводит вас… — Вдруг, в первый раз в жизни, он ощутил потребность выйти за рамки служебных отношений.

— Симон Ривьер — мой крестник, я отношусь к нему, как к сыну. Он немного знал вашу дочь и восхищался ею, — сказал он.

Шенелон всхлипнул. Бело взял его под руку. Бабушка шла за ними, рядом с Симоном. Она выдержала удар, считая, что этого требуют обстоятельства. Как только уедут эти двое, она рассчитается с ним за хамство. Бабушка долго приглядывалась к своему спутнику и наконец спросила:

— Вы виделись с Огюстой в связи с этим делом?

— Да.

— А скажите, не ваши ли полицейские в «деликатной» манере подтолкнули ее к роковому шагу?

«Только бы не покраснеть, — подумал Симон. — Она подумает, что это от стыда». Он, однако, покраснел. Бабушка подумала, что это от злости, и порадовалась, что месть ей удалась. А покраснел Симон именно от стыда.

— Вы хотите сопровождать господина Шенелона? — спросил он.

— Нет, он уже и так под надежной опекой.