Кошачий глаз

Американец! Мысль о нем бросала его в дрожь. Этот выродок убил Югетту и надругался над ее трупом, сделал все, чтобы свалить на него это преступление, торговал в Америке его Ван Гогами! Почему полиция не расспрашивала его дальше, когда он по словесному портрету узнал американца? Все это подозрительно. К тому же его не выводят на прогулку. Он не дышит свежим воздухом, проводит время в полном одиночестве и в абсолютной тишине. Они хотят, чтобы он понемногу сошел с ума. Что он им всем сделал, что он сделал Югетте? Она стоит перед его глазами такой, какой он видел ее, убегая с улицы де ла Ферм, — безмолвная, с безграничным удивлением в глазах. Он не поступил бы так, если бы мог догадываться, что видит ее в последний раз! Он хотел послать ей телеграмму сразу по приезде в Лион. И что из того? Ведь ее рука лежала в чемодане! Нет, нет, она его не любила, только использовала! Встретив ее, он подумал, что избежит судьбы Берже — деда, отца, дяди! Они имеют то, чего заслуживают, а не заслуживают они ничего! Но он художник! Он заслужил, чтобы им восхищались, чтобы его выставляли в лучших галереях мира, где женщины, прекрасные, как Югетта, будут падать в обморок от восторга перед его «Берегами Соны» и «Люксембургским садом!» А на самом деле серьезно к нему относится только эта старая сумасшедшая, его бабушка! И что он получил, что выиграл? У Пижона он подделывал картины легально, а за это же самое занятие у Югетты — небо в клеточку! И еще одно непонятно… Если он теперь — обвиняемый, то почему комиссар не предложил ему поискать адвоката? Всматриваясь в дверь, он ждал, что в камеру войдет адвокат и скажет: «Мне поручено защищать вас!» Что толку от этих назначенных адвокатов? Им все равно, чем кончится процесс. Бабушка найдет ему хорошего адвоката и заплатит ему из своих сбережений. Да, из своих, потому что он не тронет того, что оставил у госпожи Беда. Об этом не может быть и речи! Никто не знает об этих деньгах, а госпожа Беда скорее даст разрубить себя на кусочки, чем выдаст его! Разрубить… Рука Югетты, отрубленная американцем! Теперь ясно, что не Огюста, а она сама была его любовницей. Теперь этого мерзавца наконец нашли, и никто не приходит, чтобы утешить его, Жан-Марка, чтобы признать его правоту!

Послышались шаги, щелканье засова, и дверь открылась. На пороге стоял караульный, держа наручники.

— Который час? — спросил Жан-Марк, не зная, что сказать.

Караульный понял это как упрек. Часы показывали половину первого ночи.

— Это исключительный случай, — сказал он.

Исключительный случай? У Жан-Марка на лбу выступил пот. Обычного мошенника не вызывают среди ночи. Случилось что-то важное.

— Куда его вести? — спросил караульный дежурного полицейского.

Полицейский указал на кабинет Пикара.

«Что-то случилось», — еще раз повторил себе Жан-Марк.

Караульный постучал в дверь.

— Войдите, — раздался тихий, спокойный голос Пикара.

«Если он так тихо говорит, значит, в кабинете мало народу», — смекнул Жан-Марк.

Караульный осторожно открыл дверь.

4

Жан-Марк ошибся. Народу в кабинете было полно. Кроме Пикара и беспрерывно писавшего Трюфло, там сидели Бело в непромокаемом плаще, Симон и Блондель. Никто не говорил ни слова. В воздухе можно было вешать топор. У Жан-Марка от дыма заслезились глаза. Караульный снял с него наручники, отдал честь и ушел.

— Садись, — сказал Пикар и указал ему на одно из кресел, стоявших напротив стола.

Симон и Блондель сели сзади. У Жан-Марка было такое чувство, словно они сидят у него на плечах. Одно кресло оставалось пустым.

— Трюфло, — тоном приказа произнес Пикар.

— Слушаюсь, — ответил Трюфло.

Трюфло открыл двери в небольшой зальчик, где вчера Жан-Марк провел много часов, прежде чем вошел в кабинет.

Появилось трое мужчин, но Жан-Марк видел только одного. На этот раз Симону и Блонделю действительно пришлось буквально сесть ему на плечи, чтобы удержать его на месте!

— Это он! Убийца! — выкрикнул Жан-Марк.

— Ах ты сволочь! — в ту же самую минуту завопил Мерсье.

Тюссен и Бешамп схватили его за руки.

— Садитесь, господин Мерсье, — сказал Пикар. — Если вы немедленно не успокоитесь, нам придется принять меры.

У Бешампа и Тюссена была нелегкая задача: выпустить на арену разъяренного зверя и не дать ему никого сожрать.

Мерсье, весь красный, задыхался от бешенства, а его белая рубашка из-за наручников, надетых на него Блонделем, напоминала смирительную.

— Вы защищаете от меня эту мразь! Этого мерзкого труса, этого подонка! — орал он.

— Это убийца, — тихо повторял Жан-Марк.

Мерсье выглядел как сумасшедший, а Жан-Марк чувствовал себя сумасшедшим. В этом прокуренном помещении он встретился наконец лицом к лицу с чудовищем, подстерегавшим его в то страшное воскресенье. Ужас приковал Жан-Марка к креслу. Не было больше нужды держать его. Мерсье связали.

— Все произошло так, как я думал, — начал Пикар. — Знакомить вас не пришлось. Вы настолько любезны, что обвиняете друг друга в убийстве, которое мы расследуем. По крайней мере Берже обвиняет вас, господин Мерсье. Вы пока ограничиваетесь оскорблениями, сильными, но малообоснованными.