Кошачий концерт - Фартовые (СИ)

А утро встречало обоих надежной, испытанной за долгие годы, реакцией на близость. И тогда Хьяльти благодарил не столько ментяру, сколько оживший и бодрый орган. Пока они трахались, он какими только эпитетами его не награждал, а как охал, стервец. Оба были в мыле и счастливы. Правда кончить с бодунища, обычно удавалось только Хьяльти, а мент, позорно задыхаясь, так и уходил в ванную не солоно хлебавши, но только не сегодня. А Хьяльти давился от смеха, представляя, как Шахрай, объятый со всех сторон пеной, как негритянка дымом на сцене, наяривал «I Need a Hero» — где-то на самых высоких нотах, песня затухала и в дверях появлялся растерянный герой. Музыка тоже не всегда помогала выбраться из похмелья. И тогда Хьяльти зазывал его обратно под одеяло и успокаивал личным обаянием и недавно освоенными, практически в полевых условиях, навыками. Лёвик послушно кончал и с блаженной улыбкой опрокидывался в глубокий и безмятежный сон.

Сегодня был великий день и Хьяльти сыто потягивался на подоконнике, предвкушая повторный сеанс. Сегодня Шахрай расстарался и сам разорался так во время оргазма, что чуть не умер от восторга. Он еще долго гладил безропотно лежащего под ним парня и вздрагивал всем телом. — Сладко. Давно так не ёбся. Я же у тебя первый Хьяльти, может и женюсь на тебе, как всем пидорам объявят амнистию. Уж больно ты хорош. — Он даже поерошил потемневшие от пота волосы на затылке парня.

— Да пошел ты… к своей бабе. Достал своими шуточками дебильными. Жрать хочется.

— Вот и приготовь, — съябывая в ванную, руководил процессом Лёва. — Такая ваша бабья доля. Сладенького понемножку. А в основном-то горький хлеб кухонного подмастерья.

— Почему это подмастерья?

— Заметь, ты даже не обиделся на «бабу».

— Ой, да … на то, что ты несешь по утрам. Тебе лишь бы гвоздь забить. И всё равно куда. Оставить бы тебя на сухом пайке да себя жалко. — Хьяльти продефилировал на кухню в одной рубашке. Вчерашнее белье натягивать было не комильфо. Единственное в чем повезло, так это стянуть Левкины тапки, если что хоть отбиться от его сибирского живоглота, который хищно облизнулся в углу на раскачивающиеся под рубашкой части тела в свободном полете.

- Это просто Рождество какое-то! Ты нажарил шкварок? Ах ты ж умница моя! — То, что Шахрай выглядел на все сто, и к тому же абсолютно удовлетворенным, импонировало Хьяльти. Он соскочил с подоконника и попытался просочиться в ванную мимо любовника.

— Куда это мы спешим? — Лева сбросил полотенце, явно предназначенное в лучшем случае для протирки шеи, и обхватил им Хьяльти за пояс. Он притянул его к себе и тихо зашептал: Айда, еще по кружку?

— Я так и знал, что ты под душем нафантазируешь себе Люськины сиськи и будешь приставать.

— А тебе неприятно? — Он с готовностью и обидой почти отступил. — Пошли, я еще кое-что придумал. Каждый раз это «придумал» обходилось Хьяльти боком. Однажды Люсьен их почти застукала, но хитрожопый и фартовый мент лихо транспортировал парня на соседний балкон. Там ему пришлось отсиживаться до ночи. И слушать вечерние супружеские перебранки и ментовского семейства, и бабки с дедом, которые жили при его укрытии. На ночь, Левка типа собрался на работу, а сам рванул вызволять Хьяльти, который уже и нужду потихоньку справлял с балкона: — В кои-то веки старые цветы поливают, — отметила внимательная Людмила. А Шахрай поморщился и отправился на сверхсрочное дежурство.

Он нравился Хьяльти своей безбашенностью и удачливостью. Ведь ни разу их никто не застукал. Вот и сейчас, мент прилаживал ему на тело невесть откуда взявшуюся в его хозяйстве шелковую сорочку — черную с серым дорогим кружевом. — И не поворачивайся, — в общем и таинственности тут никакой не было. Менту жена не давала довольно давно. Появились перепады настроения, выпивка заменяла любовный угар. А потом появился весь такой ладный Хьяльти. Если раздеть и потрогать в темноте — то и вовсе шелковый. Ни волоска на теле, ни костей, выпирающих в ненужных местах. А если нагнуть — вид открывается такой шикарный, что не встанет только у глубоко-потерянного для человечества индивида. Первый раз он трахнул его с ушками Микки-Мауса на голове. Хьяльти прикатил со студенческого капустника и курил под окнами, так и не снимая мышиный атрибут.

— Тома караулишь? — Левка присел рядышком.

— А? Да, Джерри сегодня в хлам и ему нужна песенка Тома на сон грядущий. — Шахрай его проводил по-соседски и остался на пиво. За которым потом сам и бегал. Джерри и правда жил как одинокая мышь в давно забытом холодильнике «Минск». Че-то как-то не разошлись они во тьме малолитражной однушки, кто первый коснулся ненароком, кто из одного горла начал пить, а потом лизаться — история умалчивает. Хьяльти был опрокинут на не заправленную много дней постель и раздет. Только ушки и торчали над испуганными и, готовыми ко всему глазам.

— Мяукни.

— Мыши, блять, не мяукают.

— А че они делают?

— Они молча трахаются по норам.

— Ну молча так молча, но в следующий раз пожалуйста мяукни. А то я побаиваюсь, вдруг прибил.