Кошак

— Ты давай, наполняй воду, залезай и готовься. А я пока пойду, кое-что сделаю для нашего… дела, — довольно небрежно бросила республиканка, вновь включая хозяйку жизни.

— Знаешь, мне как-то перед сёстрами неудобно… — натурально засмущался я. — Они там скучают, а я здесь — куролешу. С тобой.

— Ха! Что-то я не замечала раньше за тобой особой стыдливости. Отдался девочке — будь добр теперь соответствовать её высоким требованиям, — и эта бестия, развернувшись на каблуках, наметилась оставить меня «на хозяйстве».

— Ах, так?! — на губах вспыхнула задорная улыбка. Я шагнул вперёд и, прежде чем дама успела уйти из зоны досягаемости, цепко подхватил её на руки.

Нимфа аж пискнула от неожиданности. Когда же я, наплевав на слабое сопротивление ничего не понимающей женщины, прямо так, в одежде, опустил её в набирающуюся ванну, она и вовсе задохнулась возмущением.

— Ты! Да что ты… Вот, рацию испортил…

«Правильно, так её!» — раздался в коммуникаторе довольный голосок Эйди. Девочке пришлось по нраву, что я осадил наглую разведчицу, задумавшую ставить под сомнение наши семейные ценности.

— Ничего, ты же опытная подпольщица. Починишь. Разберёшь, просушишь, и починишь.

— Ну ты наглец!

— Какой есть, — пожал плечами, залезая следом и принимаясь внаглую тискать вновь пискнувшую женщину. Под одобрительное улюлюканье милахи.

— Ладно, включай поля, — проворковала спустя десяток минут разомлевшая под ласками и вкусившая неземного блаженства подпольщица. Всю её спесь как рукой сняло. Когда же вокруг нас соткался почти непрозрачный пузырь защитных энергий, добавила: — Такой кайф ощущать себя защищённой… Везёт же твоим кошкам! Каждый день могут забираться в твои объятья и кайфовать под почти непробиваемой защитой… Даже когда она неактивна, она эффективна… для своих.

— А ты хорошо осведомлена о возможностях мечниц… для подпольщицы.

— Ну, у меня весьма разносторонняя подготовка… Ты, кстати, тоже хорош не только полями, — разведчица прошлась ладонями по согнутым в коленях моим ногам и, точно в удобном кресле, расслабленно откинулась мне на грудь. — Сразу чувствуется подготовка валькирии — агрессия и напористость в каждом жесте; тебя так и подмывало выбрать оптимальную точку и принять бой. А мне, как видишь, приходится всё больше по стенам жаться, да по всяким узким проходам лазать… Сегодня впервые за столько лет даже хотела поддаться искушению и принять бой. Ты как-то странно на меня влияешь.

— Ничего, у нас с охранителями всё ещё только начинается. Будет им бой, не переживай, — тряхнул головой, упрямо поведя подбородком.

Нимфа сейчас, расслабленная и откровенная, признающаяся в собственной вынужденной привычке быть всегда в тени, казалась особенно уязвимой. Гордая республиканка — ха, и ещё раз ха! Как её гоняли сегодня по коридорам какие-то недавние внешники — так ни в какой постели потом не отыграешься. Очень захотелось защитить эту женщину, отомстить её опостылевшим преследователям. Она ведь свой долг перед Республикой так отдаёт, а они лезут!.. Глупое, конечно, желание, импульсивное, но осознание его глупости только заставило упрямей сжать губы. И это моё состояние не укрылось от опытной разведчицы.

— А ведь ты отомстишь… По-своему, по-кошачьи… Что ж, пусть так оно и будет. Почувствую себя в кои-то веки защищённой и отмщённой. Приятно, звезда меня забери!

— Скажи, девочка, почему квартира? Почему не база, скажем, Дальней разведки? У вас вообще есть свой штаб?

— Мы одиночки, кот. Какой у нас может быть штаб? — похоже, Нимфу проняло не на шутку. В её словах в таком, казалось бы, малозначительном вопросе стояла натуральная обида. — Постоянно одна. Постоянно по таким вот квартиркам. Маленьким, неказистым, чужим…

— Ну-ну, девочка, успокойся, — зашептал в изящное ушко, стараясь окружить заботой, обогреть эту по-своему несчастную женщину.

Ладони сами пришли в движение, заскользили по разомлевшему телу любовницы; вот они накрывают грудки, и с губ девочки слетает первый стон — как вздох. И покуда одна ладонь продолжает нежно, но настойчиво ласкать грудку, вторая начинает своё неостановимое шествие вниз… вниз… вниз… пока не оказывается с внутренней стороны бедра. Здесь пальцы ненадолго задерживаются — всего лишь на несколько мгновений, но мгновений долгих, пахнущих сладострастной истомой. Вздохи разведчицы становятся громче… Когда мои зубы резко прикусывают мочку уха, а пальцы врываются в святая святых любой женщины, начиная уже здесь плести узор удовольствия и желания, республиканка срывается на крик. Тренированное, закалённое в постоянном напряжении тело изгибается, выбрасывая из себя плод вожделения — глубочайший оргазм.

— Ещё… — шепчут губы.