Кощеевы земли

— Хозяин сказал, хозяин послал, — неожиданно хихикнул старик, — а имя этому хозяину — Кощей. Чего вздрогнул, волчара? Угадал? А разве вам не рассказывал этот страхолюдный тип обо мне? Или, как он всегда это делает, использовал вас втемную? Ничего толком не объяснил, сам не пошел, но задание поручил. С него станется. Ну а про меня вы должны были слышать, во всяком случае, среди людей мое имя известно. Зовут меня Иуда. Иуда Искариот.

Старик в мгновение ока оказался на ногах В росте он уступал только Никите и, несмотря на старческое лицо, под свободно развевающейся накидкой чувствовались мощные накачанные мышцы.

— Это мой храм. Это капище моего бога. Нет, не того чудотворца из Вифлиема, который из иудейской ереси создал новое учение. И не дряхлого безликого Яхве. Не наивного и кроткого Будды и целой череды других богов и божков. Я отказался служить одному богу, не предал, как гласят легенды старого мира, а просто отказался. Каждому из апостолов на последней вечере наивный юноша даровал какую-нибудь выдающуюся способность, для того чтобы они стали ближе к нему и несли новое учение людям. Меня оделил также, но мне достался самый страшный и опасный дар — познать сомнение. И одновременно я получил возможность познавать истину. Не слабо? Познать правду и сразу же начать сомневаться в ней. Я хочу верить, но не могу. Я добираюсь до истины и сразу же подвергаю ее сомнению. При всем этом я бессмертен. Я не стал в угоду Иешуа подтачивать сомнениями идеологию его народа, который он избрал для своих наивных идей, играть роль адвоката дьявола. Просто однажды я отбросил все сомнения и пошел наперекор судьбе. Теперь я здесь. Хранитель подземного капища богов, изгнанных из земного мира. Я — их пастырь. У меня нашли приют Гор и Вишну, Деметра и Иштар, и десятки других богов, которые однажды вдруг стали ненужны в своем мире. Конечно, не все вошли в мой пантеон. Некоторые забытые боги так и сгинули, потеряв своих последователей, некоторые существуют в других измерениях, но я знаю: все они когда-нибудь все равно придут ко мне. А когда наступит последний день существования и мир начнет рушиться, судить станут все, а не только один оставшийся к тому времени бог. Все боги, создатели и разрушители, злобные и добрые, справедливые и коварные — все станут судьями, а я стану посредником между святыми братьями и сестрами (а так оно и есть — вне зависимости от их статуса и происхождения все боги являются одним сообществом), я стану посредником между ними и остальным миром, а может, и рядом миров.

— И когда же случится, ну, этот последний день? — Бесенок с любопытством подался вперед.

Старик, умолкнув, растерянно посмотрел на него, на лице промелькнуло недоумение, блеск в глазах потух, и он плюхнулся на сиденье.

— Бессмысленно объяснять истины тем, кто их не слышит. — В голосе Иуды прозвучала наигранная горечь.

«А ведь он актерствует для себя, — подумал Басанов. — Он слышит только себя, а все остальные для него — зрители, и наплевать, кто они, лишь бы слушали и поклонялись. Театр одного актера. Не самая лучшая разновидность фанатизма».

Между тем Иуда уже с подозрением оглядывал ночных гостей:

— Так что вы хотели в моем храме? Ах да! Вы хотите оставить здесь свою вещь. Я не стану вам помогать, потому что в ваших действиях чувствуется какой-то подвох и он направлен против меня или моих богов. Даже если это не так, ваша так называемая вещь может притянуть за собой все те несчастья, что в ожидании заснули вокруг вас. Да к тому же нет здесь места для захоронения чего-либо не связанного с хранящимися в капище идолами. Нет, согласия от меня не ждите.

— А без вас, уважаемый, мы не справимся? — вкрадчиво спросила додолка.

— Существуют правила приличия, хорошего тона. — Голос Иуды засочился приторным елеем. — Поговорку про чужой монастырь и устав вам всем поголовно слышать приходилось? Это касается и моего храма. Так что приятно оставаться.

Старик привстал, небрежно расшаркался и, отодвинув ногою кресло, медленной походкой удалился за высокий пустующий пьедестал в центре зала.

— Утром ворота храма откроются, и вы уйдете, если сможете.

Гулкий голос пронесся под сводами капища из ниоткуда и эхом заметался среди неподвижных истуканов.

— Упрямый придурок, — подвел итог безрезультатной беседы Глузь. — Слышал я про него. По мне, он похож на политическую проститутку — ни богу свечка, ни черту кочерга. Без него справимся.

После произнесенной вслух фразы бесенок испуганно прикрыл ладошкой рот. В том, что хранитель капища его слышит, ни у кого сомнения не было. Как бы в ответ в зале стало темнеть, похожие на свечи светильники, расставленные вдоль стен, начали гаснуть один за другим, и вскоре все погрузилось в кромешную тьму.

— Мне мама в детстве выколола глазки, чтоб я в шкафу варенья не нашел, я не смотрю кино и не читаю сказки, зато я нюхаю и слышу хорошо, — на мотив известного шлягера заголосил бесенок.