Они подумали, что в обычной жизни она была проституткой.
Если это не так, то где она смогла научиться всем этим штукам? Только увидеть ее в «деле» было то же самое, что провести месяц в китайском борделе. Она не могла не быть проституткой.
Поэтому они решили, что лучшим способом напасть на след рыжеволосой проститутки в славном городе Калузе будет обход местных «топлес-клубов».
Таковы были их соображения, которые привели их в «Голую правду» в 22.30 в ту субботнюю ночь.
В ту субботу в половине одиннадцатого вечера Мэтью и Сьюзен танцевали под оркестр, называющийся «Оливер Лейн и Золотые». «Золотыми» были четырнадцать музыкантов, специализировавшихся на исполнении мелодий сороковых годов, известных как «Золотая старина». Мэтью и Сьюзен танцевали под «Звездную пыль» в аранжировке Арти Шоу, хотя в оркестре Оливера Лейна не было партии скрипки.
Люди, каждый декабрь устраивающие «Бал Снежинок», не догадывались, что за последние десять лет в Калузе собралось множество молодых людей, для которых «Золотой стариной» были мелодии пятидесятых и даже шестидесятых годов. Когда «Оливер Лейн и Золотые» заиграли «Мне кажется, я слышал эту песню прежде», никто из этих юнцов прежде этой песни не слышал.
Жизнерадостные старички, которые организовали это ежегодное мероприятие в пользу Американского общества борьбы с раком, воображали, что все будут просто в экстазе от танцев под «Фалды фрака», «Я кричу тебе», или «Песнь Индии», или уж точно — под «Парад лосей», которые, если по совести сказать, никто из присутствующих, кроме Оливера Лейна и его «Золотых», не знал. Они уже исполнили все эти мелодии сегодня вечером и сейчас играли «Звездную пыль». Мэтью крепко прижал Сьюзен, а она подумала, что здесь собрались очень симпатичные и милые люди.
Все действительно выглядело мило и симпатично. Для этого случая был арендован большой бальный зал «Калуза Хайетт» (с видом на сверкающий Мексиканский залив, как говорилось в рекламе этого отеля в «Нью-Йоркер»), а активистки Садового общества Калузы впечатляюще его украсили. Рождественская елка размерами не меньше той, что вырастает в «Щелкунчике», красовалась во всем своем великолепии у дальней стены зеркального зала, отражаясь в мириадах сверкающих огней, дополненных несколькими зеркальными шарами, вертящимися над головами танцующих и отбрасывающими разноцветные блики на пол и окна, выходящие на Мексиканский залив. Залив не был сверкающим, а скорее темным и зловещим. Небо затянуто облаками, обещая дождь, нечастый в декабре. Но в зале все сияло и сверкало.
На столах, накрытых красными скатертями, среди зеленых салфеток стояли маленькие копии рождественской елки, предназначенные для благотворительного аукциона в пользу Американского общества борьбы с раком. Все мужчины были во фраках — многие из них взяты напрокат, а все женщины — в бальных платьях. Женщины помоложе, отдавая дань моде, были в платьях с длинными, до бедер, разрезами, с оголенными плечами и едва прикрытой грудью. Туалеты дам постарше — тех самых «божьих одуванчиков», что голосовали за оркестр Оливера Лейна, — в этом году поражали обилием декора, бисера, в основном из блесток. Жена Фрэнка — Леона, чья полная упругая грудь вызывала зависть у любого из этих молокососов, взращенных на рок-музыке, на Джанис Джоплин и Джимми Хендриксе, была одета в нечто напоминающее по цвету расплавленное серебро, отчего выглядела более обнаженной, чем была на самом деле. Она танцевала с тем самым судьей, который отказал Мэтью в его ходатайстве в прошлый четверг. Танцевала, кстати, буквально прильнув к старому мерзавцу. Более того, этот старый мерзавец держал свою руку на ее серебряной заднице.
— Не трогать, — произнесла девушка, сидящая в уголке с Тиком и Моузом, — читайте объявление: смотреть можно, трогать нельзя.
Она сказала это, когда Моуз положил руку на ее ляжку.
— Иначе нас уволят, — сказала она.
Ей не меньше двадцати пяти, подумал Тик. Не очень симпатичная блондинка, в наряде, который скорее всего не приветствовался бы на «Балу Снежинок» в другом конце города, потому что состоял исключительно из одного нижнего белья.
Тик пытался вспомнить, откуда пошло мнение, что женщина в белье выглядит более сексуально, чем женщина без белья. Кажется, из Франции. «Ля Директрис» одевала Конни в потрясающее белье. Такого разнообразия Тик никогда не встречал даже на страницах «Пентхауза». Конни выглядела очень сексуально во всем этом белье, но она выглядела бы не менее сексуально и в мешке для картошки. Конни была одной из тех, что в «деле» называются «натуральными».
На блондинке были черный пояс с резинками, черные чулки и черные трусики. Она была без лифчика. Если не считать голых сисек, она не смотрелась очень натуральной в своем белье, да и сексуальной ее нельзя было назвать. Она была чересчур накрашена и слишком легко одета, от нее несло дешевыми духами. Да и выглядела она значительно старше своих лет, более потасканно и изношенно. Словом, выглядела как шлюха.
Тик так и подумал о ней.
— И давно ты этим делом занимаешься? — спросил он.