Кошка

Лишь через многие годы после окончания войны стала известна история передачи Блайхером в начале февраля 1942 года той самой радиодепеши, которая усыпила бдительность британцев. На следующий день после прорыва немецких кораблей через Ла-Манш из комнаты 55-а британского военного министерства в адрес «Кошки» пришла радиограмма с обвинениями в дезинформации. Только тогда Матильда Каррэ узнала, что Хуго Блайхер посылал в Лондон радиосообщение без ее ведома.

Конечно, она была возмущена и буквально рвала и метала от ярости. Были затронуты ее гордость, безграничное честолюбие и тщеславие. Она понимала, что обвинение за эту возмутительную дезинформацию Лондон обязательно предъявит ей. На ее доброе имя, которым она со всей женской непоследовательностью гордилась, брошена тень.

К тому же до ее сознания доходит, что Блайхер не очень-то нуждается в ней: он и без нее добился триумфа.

Так 13 февраля 1942 года между Матильдой Каррэ и Хуго Блайхером возникает глубокая трещина. Именно в этот день она хоронит свою любовь и сознает, что побеждена во всех отношениях: как любительница приключений, как шпионка, как женщина. Из создавшегося положения «Кошка» видит только один выход.

В тот же день Пьер де Вомекур звонит по телефону на квартиру мнимого бельгийца месье Жана. Трубку снимает «Кошка», и Вомекур говорит без обычного приветствия:

— Могу я поговорить срочно с месье Жаном?

— Нет, месье де Вомекур, его нет дома.

— Тогда я прошу вас прийти немедленно ко мне, — и добавляет, пренебрегши осторожностью: — Сегодня ночью прибыл связник. Речь идет о свинстве, о котором вы, я полагаю, читали уже в газетах. Если месье Жана трудно найти, приходите одна. Связник еще у меня, у него к вам имеется целый ряд вопросов.

«Кошка» понимает, что положение очень опасно, садится в свой кабриолет и мчится в бюро Вомекура на Елисейских полях.

Когда она входит в бюро фирмы по экспорту и импорту, Вомекур представляет ее английскому майору Ричардсу, представителю лондонской секретной службы, спрыгнувшему этой ночью на парашюте неподалеку от Парижа и являющемуся не столько связником, сколько судьей и мстителем.

Сохраняя мрачное молчание, он раскладывает на столе привезенные с собой документы, а затем говорит:

— Наряду с вашими донесениями мы получили сообщения от нашего доверенного лица Филиппона, находящегося в районе Бреста. Так вот впервые, за все время нашей работы с вами, мадам Каррэ, ваша радиограмма оказалась, мягко говоря, некорректной, а если назвать вещи своими именами, то катастрофически лживой. Требую объяснений!

У «Кошки» задрожали ноги, и она вынуждена была присесть. Взяв в руки радиосообщения Филиппона, переданные радистом Арсеном Галлем (тексты их подтверждены англичанами и полковником Реми), она прочитала:

«Брест, 6 декабря 1941 года... Шарнхорст, Гнейзенау и Принц Евгений на плаву и готовы выйти в ближайшее время в море...»

«Брест, 1 февраля 1942 года... Шарнхорст и Гнейзенау совершили сегодня выход из порта... точка... Уходят в море предположительно в 11 или 12 часов ночи...»

«Брест, 7 февраля 1942 года... Корабли в полной готовности к выходу в море... точка... Не доверяйте полнолунию».

Дрожащей рукой «Кошка» кладет их обратило на стол. С холодной миной англичанин произносит:

— Мы передали вам, мадам Каррэ, из Лондона эти сообщения в порядке информации для перепроверки. Вам они знакомы?

«Кошка» в полном смятении. Она понимает, что Блай-хер не показал ей депеши из Лондона, но не может в этом сознаться, чтобы не вызвать подозрения. Поэтому Матильда, запинаясь, отвечает:

— Да, да, я знаю эти радиограммы. То, что передал Брест, соответствует действительности. Ведь «Шарнхорст» и «Гнейзенау» ушли в море...

— Так, значит, все три радиограммы из Бреста соответствуют действительности, говорите вы теперь, мадам Каррэ. А что же означает ваше сообщение от второго февраля?

Англичанин протягивает ей другой листок бумаги. Она читает, не веря своим глазам: «Париж, 2 февраля. Кошка сообщает:

Филиппов и Арсен Галль арестованы в Бресте несколько недель тому назад Блайхером... точка... Радист Бреста перевербован... точка... Не доверяйте сообщениям из Бреста... точка... В немецких морских кругах бытует мнение, что выход кораблей из Бреста в полночь вряд ли целесообразен, так как крейсера окажутся тогда в дневное время под огнем пушек Дувра... точка... Но и без того выход их в море ранее шести месяцев невозможен.... точка».

— Этого я не понимаю, — запинаясь, произносит «Кошка» з смятении. — Такого сообщения второго февраля я не передавала.

— Так, так, такого сообщения вы не передавали, хотя оно и начинается словами «Кошка сообщает», передано на ваших частотах и вашим радистом, в почерке которого сомнений нет.

— Для меня это загадка, — лепечет «Кошка». — Видимо, это самодеятельность радиста...

— Вот как? Тогда вы, наверное, будете утверждать, что и сообщение от одиннадцатого февраля тоже самодеятельность радиста?

И он протягивает ей еще листок бумаги.