Кошка

Вот какой вопрос бросает мадам Беляр судьям. Тот же самый вопрос задавал постоянно защитник «Кошки» мэтр Нод. Этот же вопрос задавала себе и Матильда в надежде, отчаянии и ожидании...

«Свидетель Хуго Блайхер приглашен на заседание суда, как и положено, — заявил председатель. — Если он не появился, то суд тут ни при чем, поскольку проживает в британской оккупационной зоне Германии».

Но это его заявление абсолютно не соответствует действительности.

Свидетель Хуго Блайхер жил тогда, как и позже, не в британской, а в французской оккупационной зоне, в городке Теттнанг, неподалеку от Боденского озера. Он владелец небольшого табачного магазина. И в том 1949 году он был готов поехать в Париж, если бы вовремя получил приглашение, так как без него ему не выдали бы въездной визы во Францию. Оно, это приглашение, пришло лишь через две недели после оглашения приговора. Видимо, специальный суд не очень-то хотел заслушать одного из главных свидетелей защиты.

7 января 1949 года со своего места поднимается прокурор Беконье, гроза коллаборационистов, всех французов, сотрудничавших с немцами по злой или доброй воле. Он вел процессы против Сюзанны Лоран, Рене Борни, против всех агентов и лиц, работавших когда-либо с Блай-хером.

В своем вступлении прокурор говорит не менее пятнадцати минут о Хуго Блайхере. И что удивительно, это — не обвинение, а чуть ли не хвалебный гимн храброму и порядочному вчерашнему противнику:

«Во всей рассматриваемой нами шпионской игре этот немец — единственная приличная личность. Я не скрываю своего удивления его одаренностью, умением разбираться в людях и оказывать на них влияние, его порядочностью и интеллигентностью, а также способностью влиять на женщин... Я знаю, что Блайхер лично произвел аресты около трехсот борцов Сопротивления, но почти никогда не носил оружия. Я знаю также, что он отказался вступить в контакт с британской секретной службой и представителями французского движения Сопротивления, когда Германия уже проиграла войну, ибо он презирал предательство».

Далее прокурор Беконье перешел к личности «Кошки», подчеркнув, что он не только государственный обвинитель, но и француз. Беконье предложил рассматривать любовь «Кошки» к Блайхеру и ее, по его выражению, «сексуальную зависимость» в качестве «смягчающих обстоятельств».

Однако он тут же бросает на другую чашу весов ее предательство 35 патриотов. И весы склоняются не в пользу «Кошки». Повысив голос, служитель Фемиды бросает в притихший зал:

— Это предательство стоило им жизни. Вот почему я требую для обвиняемой смертной казни!

Когда вслед за выступлением прокурора начал говорить ее защитник мэтр Альберт Нод, он увидел повсюду в зале лишь холодные и враждебные лица. Адвокат понял: приговор, по сути дела, уже вынесен.

«Кошку» — на эшафот!» — кричали заголовки бульварной прессы. То же было написано и на лицах присяжных заседателей и судей.

«От имени преданных — от имени перемещенных лиц — от имени мертвых — от имени народа» — выносит свой приговор специальный суд в субботу, 8 января 1949 года:

«Приговорить к смерти!»

«Кошка» не сломалась, когда услышала приговор, а восприняла его спокойно и невозмутимо. Но даже ее спокойствие и невозмутимость были поставлены ей в укор. Волны ненависти к ней поднимаются еще выше, поскольку она не доставляет своим врагам мстительного удовольствия лицезреть, как она станет на колени и будет умолять о пощаде.

За приговором следует бесконечная ночь в тюремной камере. Матильда Каррэ пишет длинное письмо своему защитнику мэтру Ноду:

«Дорогой мэтр!

Мне хотелось бы многое вам сказать, но, к сожалению, из-за стражи я этого сделать не могла. Как раз вам не следует верить тем свидетелям, которые заявляли, будто бы я «порочна». Смертный приговор мне вынесен. Так что мне теперь нечего скрывать. Поэтому прошу вас поверить мне: я не совершила всего того, что мне приписывается.

Правда, я не всегда вела себя любезно по отношению к вам, но это как раз из-за чувства симпатии, которое я к вам испытываю. И не хочу остаться в вашей памяти ни как какое-то «чудовище», ни как «бесчувственная баба». Если бы вы знали, чего мне стоило надеть эту маску и скрыть за ней мое истинное, внутреннее «я»! Долгие годы, а точнее с того дня в 1942 году, когда мне пришлось оставить Хуго Блайхера, я не встретила больше ни одного человека во всем мире, которому могла бы показаться такой, какая я есть на самом деле. Как часто я была готова отчаяться, как часто думала, что больше не выдержу, но все же у меня хватило сил и воли продержаться все эти пять дней процесса. Я не испытываю ненависти или злобы по отношению к прокурору, месье Беконье, хотя и чувствую себя несказанно униженной, потерянной и несчастной.

Во время вашего выступления у меня на глазах готовы были выступить слезы. Как мне хотелось бы пожать вашу руку и высказать благодарность за вашу великолепную защиту, хотя приговор был мне ясен еще до конца процесса. Только вы увидели меня другой, в отличие от обвинителя и судей, и вы были правы.