Кошка души моей

Милош лежал на ней, не зная, куда деть руки и положить голову, а она, с так и не сошедшей с губ улыбкой, чувствовала себя колыбелью и баюкала его внутри, до тех пор, пока он снова не налился силой и желанием. Пат уже не закрывала глаз, любуясь переплетениями его мышц и шелковой, еще без единого волоска, кожей, иногда поощряя или останавливая юношу легкими касаниями рук или движениями бедер. Милош был ненасытен, как бывает ненасытен молодой, дорвавшийся до добычи хищник. В нем не было ни изысканности, ни неги, ни техники, не было даже понимания свершающегося – была лишь одна могучая, всепобеждающая темная сила природы. Он был сейчас лесным богом, Паном, плотью от плоти земли, мощью рейнского потока, гладким стволом лиственницы, медведем в лесах… И Пат, привыкшая к утонченной или же жестокой игре, никак не могла почувствовать себя готовой разделить с ним такую любовь. Тело ее уже изнывало под непрекращающимися набегами, будучи не в силах ответить и, может быть, хоть на какое-то время погасить своей нежной влагой его неугасающий пожар. Бедра бесплодно сжимались, а Милош, каким-то звериным инстинктом чувствовавший, что что-то происходит не так или, вернее, не происходит вообще, лишь удваивал свои усилия. Капли его пота падали на лицо Пат, смешиваясь с ее злыми слезами обиды, как вдруг где-то далеко внизу, может быть, у самого подножия гор, раздался тонкий переливчатый звук почти нестерпимой высоты, который все нарастал, наполняясь обертонами и густея. И словно в ответ на этот звук, внутри Пат начал распускаться изумрудно-сверкающий цветок страсти, и чем громче звучал неведомый звук, тем полней разворачивался цветок, заполняя собой все тело, и когда на каких-то немыслимых низах звук лопнул протяжным «лахи-о-о-о!», цветок взорвался в Пат, и ее протяжный стон пронесся над одиноким уступом, как стон добытой в гоне самки оленя.

– Что это за звук? – непослушными губами спросила Пат.

– Это йодль,[21] – почти беззвучно ответил Милош, а через несколько секунд Пат почувствовала, как его влажное тело обмякло, и он засопел, как ребенок, уткнувшись ей в ямку между плечом и шеей.

Самые верхушки лиственниц уже порозовели.

* * *

Через полчаса Пат легонько потянула Милоша за ухо.

– Проснись, а то я пропущу обещанный рассвет в Альпах!

Мальчик испуганно распахнул черные заспанные глаза, под которыми легли синеватые тени. Все его лицо словно подсохло за эту ночь: пропала припухлость губ, резче очертился подбородок, крупный нос стал тоньше. Он вскочил и тут же застыдился своей наготы.

– Я сейчас оденусь… – торопливо забормотал он.

– Нет уж, оставайся таким, как был, – Пат ласково погладила длинные стройные ноги, и от этого прикосновения Милош покраснел, пытаясь закрыть свою вновь восставшую плоть.

Но она властно отвела его руки.

– Разве ты не знаешь, что теперь ты мой? – Пат тоже встала и коснулась грудью его мгновенно напрягшегося тела. Юноша тут же попытался сжать ее в объятиях. – Нет. Потом.

Она подвела его к краю площадки и, взяв за руку, сама встала рядом. Огромный сияющий диск стоял, казалось, вплотную к ним – можно было протянуть руку и попасть прямо в это жидкое розоватое золото. А под ним высились средневековые соборы и башни, сплошь залитые опаловым сиянием переливчатых красок. Снопы алмазной пыли поднимались отовсюду и гасли в многоцветной дымке, еще скрывающей рваные очертания лесов и утесов. И в центре этого великолепия стояли они, обнаженные мужчина и женщина.

– Милош… – одним дыханием позвала Пат, и оба упали на бархатный мох, мгновенно принимавший очертания их тел. И снова первобытная мощь, стремящаяся к цели напрямик, не признавая игр и уловок, не давала телу Пат ответить. Она переставала ощущать себя, в ней уже просто не было места, чтобы взрастить в себе чудный цветок. И не раздавалось спасительного йодля…

После они сидели у все-таки разожженного Милошем костра, и Пат гладила его по вьющимся волосам, стараясь не смотреть на низко опущенное лицо, по которому текли редкие крупные слезы.

– Я знаю, – твердил он, – я что-то делаю не так, а вы молчите…

– Просто пока ты слишком много думаешь о себе.

– Нет, я стараюсь, я люблю вас, но я не могу, это сильнее меня, оно ведет и ведет…

Пат села ближе и силой положила голову Милоша себе на колени.

– Не надо! – Он вырвался молча, почти со злобой. – Я почувствую ваши ноги, и все начнется сначала, а я не хочу больше так, один! – И слезы брызнули у него из глаз.

– Послушай, Милош, ведь ты теперь совсем взрослый и должен понимать: ничто не приходит сразу. Когда ты утолишь свой первый голод, тебе будет проще думать о других. Ты же сам знаешь, разве можно спрашивать с голодного человека, правда?

– Да, но вы станете презирать меня. И… ведь вы хотели сегодня уехать… и я никогда не узнаю… Иисусе! – вдруг совсем другим тоном произнес он. – Гроза! Здесь в грозу такие ветры, что крыши заваливают камнями, чтобы не снесло. Нам надо быстро, быстро двигаться к какому-нибудь гастхаузу, иначе беда!