– Да, еще безвкусный такой забор с ним был – в стиле модерн.
Мы говорим:
– Ну как же, видели, шпицы третий день им играют. Простите, если немного погрызен.
Соседи говорят:
– Ничего-ничего, мы как раз хотели провести косметический ремонт к весне, спасибо вам.
В общем, шикарные люди.
Шпицы – очень серьезные собаки, если учитывать коэффициент разрушений. Нужен глухой бетонный забор высотой три метра вверх, метр вглубь и электронная калитка. У нас до шпицев была живая ограда. Теперь она мертвая. Вот так все быстро меняется. Мы до шпицев были просто счастливыми людьми, а теперь мы – счастливые обладатели.
Некрасивая девочка
Тетя Зина Халявская была фанаткой алкоголя. В ее подполе даже стоял памятник градусу – тридцатилитровая бутыль рябиновой настойки. Тетя Зина любила приложиться к алтарю. Сначала по разочку в день, потом чаще. А под конец совсем бросила представать пред светлы залиты очи мужа свово – дяди Вани. «Утратила смысл», – поясняла она глухо из подпола. И, скрипя домом, укладывалась между лагами. Декламировала «Некрасивую девочку» Заболоцкого и пьяно рыдала разными гадкими голосами.
– Окопалась, сука! Выходи! – взлаивал дядя Ваня.
В глазах его вспыхивал адский огонь, вздрагивал седой грязный чуб, худая жилистая шея наливалась венами. Тетя Зина затихала и показательно гремела пробкой алтаря. Дяди-Ванино пламя безвольно затухало. Он выходил на лавочку со свежей газеткой, отрывал аккуратно осьмушку и мастырил самокрутки толстыми непослушными пальцами. Часть газеты усиленно мял для разных важных нужд. Остатки пускал на гигиену стола, под закусь. Негоже жрать с поджопника. Наливал в два стакана – себе и соседскому псу Пудику. Приятная псина и власть осуждает.
– Выпьем или будем сиси мять? А, Пудик? Святая ты тварь. Дай тебе бох здоровья. И матушке твоей, Дамке, царствие небесное. А Ельцин-то мудло, ох мудло… Зинаида! Зинаида, – вдруг вновь взлаивал дядя Ваня, – блядь, иди, выпьем как люди!
– Здравствуйте, папа.
Дядя Ваня от такого культурного оборота оставил общество Пудика, прояснел взглядом, с натягом сфокусировался и внезапно расцвел, сверкая частоколом железных коронок.
– Вовка, каторжник, здорово! Сучара, едриш, бацильная, гнида казематная. Ни украсть, ни покараулить. Весь в мать, ети. Такой же пустодырый. Сучка лагерная. – Дядя Ваня внезапно переключался на октаву выше: – Зинаида! Иди, ёпа! Выблядок твой нарисовался.
Вся улица знала, что Вовка Халявский университетов не кончал. Был честным вором в законе уже сорок лет. С редкими ходками на волю. «Рецидивист», – говорил про Вовку мой отец. Мама смотрела строго в Халявскую сторону. Все дома в том околотке были в немилости. Пудик подозревался в преступном сговоре с Вовкой.
Тетя Зина умерла в обнимку со своим божеством. Хоронили прямо из подпола, сняв часть досок. Вскоре, жутко матерясь, ее догнал дядя Ваня. Зимой Вовка топил дом домом. Снял весь пол и вагонку со стен. А весной, стоя у забора и не сводя с меня глаз, читал «Некрасивую девочку» Заболоцкого.
Потом он исчез. Говаривали, переехал жить на помойку. Мама сняла гнев с Халявской стороны, изредка сетуя, мол, земля пропадает. Картошку бы посадить, эх…
Тонкий политический момент
У нас дома своя политическая система. Фрося и шпицы – элита. Фрося в блоке портофинщиков с лозунгом «Всем Фросям по Италии!» Шпицы – за пищеблок. Говорят: «Да, мы воры. Но хорошие воры, красивые. Третий день не воруем. Зато смотрите какие мы обаятельные. И спортсмены. А хотите самолет блядей? У нас остался один неиспользованный». Все, конечно, хотят. Так, не для того, что вы подумали, а для общего развития.
У остальных кошек самая важная роль. Они народ. Оперу «Иван Сусанин» слышали? Так вот, мы как Сусанин – от народа неотделимы. Ибо кошки обоссали снаружи все что только можно и репетируют «Славься» по ночам. Муж у меня не знает, к кому примкнуть. Он с айпэдом, ему пофиг. Говорит:
– Смотри, я уже на восемьсот тридцать седьмом уровне в кубики.
Я говорю:
– Молодец. Пообедаешь – выйди накорми электорат.
Элита у нас вечно недовольна. Фрося кучкуется сама с собой. У нее пять штаб-квартир по всему дому. Требует шестую – на мне. Шпицы жмутся по углам, отводят глаза и пытаются перегрызть электрические провода. Угроза энергетического кризиса – мощное оружие. Приходится идти на уступки и кормить яблочком за ряд четко исполненных команд.
Бабулечка говорит:
– Я вступила в КПРФ.
Мы сидим в шоке. Ну наконец-то! Бабулечка угомонилась. Слабеет плоть, крепчает нравственность. Все дела. Больше никаких аморальных закидонов.
Она говорит:
– А вот хрен вам! Просто в КПРФ подарки для пенсионеров больше. И льготы.
Муж говорит:
– О, ты Новодворскую перегнала в ЖЖ.
А я сижу и думаю, с какой стороны к этому отнестись. Тонкий, блин, политический момент.
Про интересные свадьбы