Кошка с Собакой 2

Хотя было у меня и одно свойство, которое здорово помогало – я воспринимал жизнь, как игру. А играть я начал с самого детства. Там же, в детстве, среди прочих игр, довелось мне пускать солнечных зайчиков. Для этого требовались зеркальце и солнечный свет. Если поместить зеркало в пучок фотонов, то, согласно законам физики, эти самые фотоны отразятся от поверхности и переместятся в пространстве на любой объект, куда вы их направите. Можно слепить глаза уличным прохожим, высунувшись из окна, можно перемещать зайчика с бешеной скоростью по стене дома напротив. Много чего можно. Особенно в детстве, когда время не имеет значения, а важны только солнечные зайчики. И мама с папой.

Еще в детстве мне довелось побывать в больнице. Это была старая больница на Греческом проспекте, называлась она Детская горбольница имени Раухфуса. По-моему, мне вырезали аппендицит. Я до сих пор не силён в медицине. О больнице у меня остались смутные воспоминания, всё-таки это было очень давно, помню только, что мы лежали в общей палате, нас набралось человек десять сорванцов. Целый день, с утра до вечера мы травили анекдоты. Сначала это было чертовски весело, но, когда меня разрезали и, поковырявшись во внутренностях, зашили обратно, смеяться стало чертовски больно. Но мы стойко держались и продолжали ржать, только теперь приходилось сгибаться напополам, чтоб не тянуло швы. Тогда всё это воспринималось, как игра. К сожалению, игры рано или поздно заканчиваются. Рано или поздно начинается жизнь. Обычная, беспощадная и неотвратимая. Если вы не прикрыты мамой с папой, то все её прелести вы прочувствуете сразу и, согнувшись под её тяжестью, так и продолжите двигаться, пытаясь распрямить спину. Как я уже сказал, если не лениться, то рано или поздно это получится. Чем хороша жизнь? От неё невозможно убежать и спрятаться, она всегда найдёт тебя и ворвётся в мысли и поступки. А чем она плоха? Только тем, что заканчивается.

Серые коридоры городской больницы освещались моргающими неоновыми лампочками. И хорошо ещё, что некоторые лампы моргали, больше половины не горели вообще. Всему виной было недостаточное финансирование – бич современного демократического общества и вставшей с колен России. Археологи, роясь в летописях, оставшихся от нашей эпохи, будут с ужасом читать, что «в город N пришло недостаточное финансирование государственного сектора» – и будут ещё долго сокрушенно качать головами. Как это, мол, так вышло у них? Страна на подъёме, а такое заболевание победить не смогли?

Стены были выкрашены серой краской на высоту чуть больше метра от пола, дальше они были побелены. Но последний ремонт был очень давно. Когда? Никто с ходу и не вспомнит, а поскольку время не щадит никого и ничего, то и от побелки тоже осталось только воспоминание. В тех местах, где долгие годы бились о стены носилки с пациентами, остались многочисленные вмятины и сколы. Окна – с давно не мытыми стеклами, а в некоторых местах вообще без них. Попадались и окна, где количество недостающих стекол на одну раму превосходило какую-то критическую величину, тогда вместо стекол, появлялись грязные, разбухшие от времени и влаги фанерные листы. Персонал в халатах с застиранными пятнами крови и лимфы перемещался по этим жутким, полутёмным лабиринтам, довершая картину современного уровня медицинского обслуживания населения.

Где-то посередине больничного комплекса, на третьем или даже на втором этаже, в одном из кабинетов горел неяркий свет. Старшая сестра Леночка, заступившая на смену четыре часа назад, и дежурный хирург коротали время за сигаретами и чтением газет, находившихся в кабинете в большом изобилии. Хирург, изнурённый недельной пьянкой, отправился спать в перевязочную, и Леночка осталась одна. Она работала в этой больнице уже пять лет. Всё было ей знакомо, и она ко всему привыкла. Никаких перспектив её нынешнее положение не сулило. О том, чтобы попробовать начать где-то с нуля, она даже не думала. Но о таких проблемах, которые гнетут в основном людей честолюбивых, она не задумывалась, а просто плыла по течению. Она всегда голосовала за тех, кого советовали по телевизору, она покупала в магазинах экономкласса продукты, на которые объявлялась скидка. Она была тем, кого гордо называли «электорат». Она делала свою работу ровно настолько, насколько этого требовали инструкции. Она смотрела на мужчин, с которыми встречалась исключительно, как на возможность подняться хотя бы на ступеньку выше по социальной лестнице. Ей очень хотелось достать стильный мобильный телефон из дорогой сумочки, сойдя с трапа самолёта в аэропорту де Голля, позвонить подруге и сказать, что в Париже всё ещё жарко и ехать пока не стоит.

А пока она буднично спасала чьи-то жизни – это была её работа. Когда в её дежурство умирал пациент, то первым делом она проверяла правильность выданных препаратов, а потом, заполнив нужные бумаги, шла пить чай. Она была такой, какой и должен быть человек на этой работе в городской больнице с грязными стенами, разбитыми окнами и недостаточным финансированием.