Кошка, шляпа и кусок веревки

С нашей стороны пороги как бы разделяют реку на три рукава. Один — мы называем его Горкой — совсем близко к берегу; вода там так стремительно несется по кривой (очень похожей на изогнутую заднюю ногу собаки) среди скал, что дух захватывает. За вторым порогом — Глотка; это довольно далеко, и чтобы туда добраться, нужно сперва отплыть от берега по широкой дуге, а потом обогнуть очень неприятный омут, настоящую воронку, прячущуюся среди крупных камней. Для всего этого требуется немало сил, но самое главное — умение; тут надо действовать быстро и ловко, ведь если тебя развернет, плыть придется против течения, а это попросту невозможно; тут только на умение и можно надеяться; нужно обязательно использовать течение реки, стараясь сделать так, чтобы тебя отнесло достаточно далеко от берега, но обязательно при этом попасть в относительно безопасный коридор между скалами. Но если, сворачивая в этот коридор, ты хотя бы на локоть промахнешься, тогда держись: река начнет трепать тебя так яростно, как собака треплет пойманную крысу, а потом все-таки затянет в проклятый омут. Если очень повезет, омут может тебя и выплюнуть; тогда ты стремительно скатишься вниз по каменистому перекату, и ничего особенно страшного с тобой не случится — ну, разве что обдерешь кожу на боках и на заднице, да с берега тебя наградят громким смехом и ядовитыми шутками. Такое и впрямь иногда случается, правда, со мной такого еще не бывало. Но куда чаще… впрочем, об этом лучше не думать. «Добрый Господь сам сеет свой урожай, — говорит Мама Жанна, — и сколько ни плачь, ни одного семечка обратно не вернешь».

Ну, а войти в третий коридор — это вообще почти немыслимо. О тех, кому это удалось, ходят легенды. От нас до третьего коридора страшно далеко, гораздо дальше, чем до второго, — наверное, раза в три дальше; сперва нужно добраться до Глотки, а уж потом плыть туда. А иначе никак. Да и то неизвестно, доплывешь ли. Примерно на полпути к тем плоским скалам, где бьют щебень, речной поток разделяется, обтекая большую розовую скалу, которую мы прозвали Черепахой. Она и впрямь похожа на черепаху с округлым панцирем. Так вот, по одну сторону от этой скалы довольно легко можно выбраться прямо на стремнину. Зато по другую сторону — острые подводные камни, которые мы прозвали Кусачки — так и норовят тебе ногу откусить. Но если ты достаточно ловок — и если повезет! — мне кажется, все-таки можно попробовать прорваться от Глотки через стремнину к третьему рукаву, а потом на мощном округлом плече реки прокатиться до самого глубокого места Впадины.

Я, правда, пока что не могу на такое решиться, хотя уже давно обдумала, как это можно было бы сделать; я построила целую схему пути до третьего рукава с помощью всяких подручных материалов — речного мусора, луковиц водяного гиацинта; в общем-то, я почти уверена, что смогу туда доплыть. Вот только никто еще этого не делал, насколько я знаю. Мартышка утверждает, что там полно крокодилов, но на самом деле он просто боится. Да он и плавает хуже всех из-за своей изуродованной ноги; никогда даже не пытается доплыть до Глотки или оседлать реку. Но Усач все-таки разрешает ему ходить с нами; у него есть резиновая покрышка от грузовика, и он в ней преспокойно устраивается, точно птичка в гнездышке. Не уверена, что это так уж справедливо — если бы на месте Мартышки оказалась я, держу пари, Усач ни за что бы меня в свою компанию не принял! Усач у нас за вожака; мы называем его Генералом и должны делать то, что он нам прикажет. Мне это не всегда нравится — трудно вечно ходить в лейтенантах, если даже какой-то Мартышка считает себя полковником. С другой стороны, во всем остальном Усач почти всегда поступает по справедливости; и потом, скажите, разве кто-нибудь другой позволил бы мне, девчонке, присоединиться к их отряду?

Короче, каждый день с девяти до пяти мы торчим под верандой «Les Rapides» и тренируемся. Сперва все самое простое — чтобы разогреться; Мартышка плавает на своей покрышке, а остальные с воплями резвятся рядом. И лишь после этого мы начинаем показывать настоящие фокусы — ныряем с высоких скал, демонстрируем групповые прыжки и «крокодила» (это когда мы плывем одной длинной неразрывной цепью); где-то в полдень мы делаем перерыв, чтобы немного передохнуть и перекусить — если, конечно, удается раздобыть какой-нибудь еды. Иногда удается выпросить у Мамы Жанны печеный колобок или ломоть холодной маниоки. А иногда приходится довольствоваться мелкими зелеными манго — мы сбиваем их палками с деревьев, которыми обсажена веранда ресторана. Но после двенадцати, когда начинает собираться народ, ничем таким заниматься уже невозможно; мы должны вести себя хорошо, не то рискуем лишиться заработка.