Кошки

Сезон дождей начался сильной, эффектной бурей, дул сильный ветер, молнии блистали, гром гремел, дождь лил потоками. Первая буря сезона могла тянуться днями, неделями. Но в тот год бури не прекращались недели две. Выросла новая трава. Кусты, деревья обросли свежей листвой. Было жарко, влажно, зелень обильно росла повсюду. Старая пару раз подходила к дому, потом исчезла. Мы решили, что она снова ловит мышей. И вот как-то ночью, когда буря была очень сильной, залаяли наши собаки, и плач кошки послышался прямо возле дома. Мы вышли, подняли штормовые фонари среди мечущихся ветвей, волнующейся травы, под серым проливным дождем. Собаки забились под веранду и облаивали старую кошку, которая скорчилась под дождем, глаза ее отсвечивали зеленым в свете фонарей. Она уже явно окотилась. От бедняги остался один скелет. Мы вынесли ей молока и отогнали собак, но кошке было нужно не это. Она сидела под проливным дождем и плакала. Ей нужна была помощь. Мы закутались в дождевики поверх ночных пижам и пошлепали за ней сквозь мглу бури. Гремел гром, молнии высвечивали пелену дождя. На краю буша мы остановились и стали вглядываться вперед — дальше находилась местность, перерытая старыми траншеями, полная старых шахт. Опасно было нырять в заросли. Но кошка вела нас вперед, она плакала, требовала. Мы осторожно шли, держа штормовые фонари, через высокую, по пояс, траву и кусты, под частый стук дождя. Потом кошка исчезла, только слышался ее плач откуда-то снизу, из-под ног. Прямо перед нами была нагромождена куча старых ветвей. Значит, мы оказались на краю шахты. Кошка была где-то внизу, в шахте. Ну, мы не собирались посреди ночи растаскивать это нагромождение скользких ветвей над осыпающейся шахтой. Мы посветили фонарями в промежутки между ветвями, и нам показалось, что мы видим кошку, и она шевелилась, но мы не были уверены. Так что мы вернулись домой, бросив на произвол судьбы бедных животных, и в теплой освещенной комнате напились какао, дрожа, пока не высохли и не согрелись.

Но спали мы плохо, все думали о бедной кошке и поднялись в пять часов утра, как только рассвело. Буря закончилась, но капало со всех ветвей. Мы вышли в холодный сумрак, на востоке уже показались красные сполохи — скоро взойдет солнце. Мы спустились через промокшие кусты к куче старых ветвей. Никаких следов кошки.

Шахта была не глубже восьмидесяти футов, в ней были прорыты два поперечных забоя: один на глубине футов десяти, другой — гораздо глубже. Мы решили, что кошка, скорее всего, положила котят в первый поперечный забой, длиной футов в двадцать, который шел под углом вниз. Не так просто было поднимать эти тяжелые мокрые ветви, мы провозились долго. Когда открылся вход в шахту, он оказался не таким правильным квадратом, как раньше. Земля по краям осыпалась, и какие-то мелкие ветки и сучки из верхней кучи попадали вниз, примерно футов на пятнадцать, застряли и образовали там подобие неровной платформы. На платформу намыло и нанесло ветром землю и мелкие камушки. Так что она стала похожа на тонкий пол, совсем тонкий: сквозь него просвечивала дождевая вода, скопившаяся на дне шахты. Немного ниже устья шахты, теперь уже на глубине футов шести, потому что верхний край шахты понизился, можно было различить вход в поперечный забой — дыру в четыре квадратных фута, тоже с осыпавшимися краями. Если лечь на живот на скользкую красную глину, держась для безопасности за кусты, можно было заглянуть в забой, увидеть его вглубь ярда на два. И там мы различили голову кошки: она неподвижно торчала из красной земли. Мы решили, что после всех этих дождей края забоя размыло и кошку наполовину засыпало, так что, вероятно, она мертва. Мы ее позвали: в ответ послышались слабые хриплые звуки. Значит, жива. Теперь встала проблема: как до нее добраться. Бесполезно было пытаться закрепить лебедку на этой промокшей земле, которая могла оползти в любую минуту. И нельзя было рисковать встать на эту ненадежную платформу из сучков и земли: просто невероятно, как она смогла выдержать вес кошки, которая, должно быть, спрыгивала туда по нескольку раз в день.