Кошки-мышки

– Разве я не говорил вам в тот день, когда мы встретились, что Шелби был более заурядной и ничем не примечательной частью Лориного существования? Теперь-то вы видите, откуда взялась эта тяга к совершенству? Передайте, пожалуйста, соевый соус.

По моему мнению, романтика существует только в сентиментальных песенках и фильмах. Единственный на моей памяти человек, который использовал это слово в обычной жизни, – моя младшая сестра. Благодаря романтике она добилась успеха, выйдя замуж за своего босса.

– Я надеялся, что Лора повзрослеет и избавится от Шелби, – продолжил Уолдо. – Если бы она это сделала, то стала бы великой женщиной. Однако Лору обуревали мечты, ей требовался герой, в которого она могла бы влюбиться как девчонка, образец совершенства, чья безупречность не требовала бы от нее ни сопереживания, ни ума.

Мне надоела его болтовня.

– Хватит, пора уходить из этой дыры, – сказал я.

Из-за Уолдо у меня возникло ощущение, что все безнадежно.

Пока мы ждали сдачу, я взял его трость.

– Зачем вы ее носите? – поинтересовался я.

– Разве она вам не нравится?

– Слишком претенциозно.

– Вы зануда, – сказал он.

– И все-таки я считаю, что эта трость только для форсу.

– Весь Нью-Йорк знает трость Уолдо Лайдекера. Она придает мне значительности.

Мне хотелось закрыть тему, но Уолдо обожал хвастаться своими вещами.

– Я приобрел ее в Дублине. Продавец сказал мне, что она принадлежала некоему ирландскому баронету, чья надменность и горячий нрав стали притчей во языцех всей страны.

– Наверняка он поколачивал ею бедолаг, которые добывали торф на его землях, – заметил я без особой симпатии к вспыльчивым аристократам: благодаря рассказам бабушки у меня сложилось весьма нелюбезное к ним отношение.

Раньше я никогда не держал в руках такой тяжелой трости, она весила по меньшей мере фунт и двенадцать унций. Два золотых ободка опоясывали ее под ручкой на расстоянии примерно трех дюймов друг от друга.

Уолдо выхватил у меня трость.

– Отдайте!

– Что с вами? Кому нужна ваша чертова трость?

Китаец принес сдачу. Уолдо смотрел краем глаза, как я добавил к чаевым четверть доллара, не желая давать ему повод для насмешек.

– Не обижайтесь, – сказал он. – Если вам нужна трость, я куплю. С резиновым наконечником.

У меня возникло острое желание схватить этот кусок жира в человеческом образе и, как мяч, зашвырнуть подальше. Но я не хотел терять его дружбу. По крайней мере, сейчас. Он спросил, куда я направляюсь, и, услышав, что в центр, попросил подвезти его до улицы Лафайет.

– Не будьте букой, – сказал он. – Думаю, вам доставит удовольствие еще целых пятнадцать минут выслушивать мои восхитительные рассуждения.

Мы ехали по Четвертой авеню, когда Уолдо вдруг схватил меня за руку. Машину едва не занесло.

– В чем дело? – спросил я.

– Остановитесь! Тормозите, прошу вас! Будьте великодушны хоть раз в жизни!

Мне стало любопытно, с чего это он так разволновался, и я остановил машину. Уолдо торопливо зашагал назад вдоль дома к антикварному магазину мистера Клодиуса.

Хотя фамилия мистера Клодиуса была Коэн, он больше походил на янки, чем на еврея. Ростом около пяти футов одиннадцати дюймов, антиквар весил не больше ста пятидесяти фунтов. Глаза у него были светло-голубые, а лысая голова напоминала грушу. Я знал, что когда-то у него был компаньон, который занимался перепродажей краденого. Сам Клодиус был до такой степени наивным, рассеянным и страстно увлеченным человеком, что даже не подозревал о мошеннических проделках партнера. Я помог Клодиусу избежать судебного разбирательства, а он в благодарность преподнес мне полное собрание томов Британской энциклопедии.

Само собой, они с Уолдо были знакомы. Оба могли впасть в экстаз при виде какого-нибудь древнего чайника.

Как оказалось, Уолдо заметил в витрине магазина вазу – точную копию той, что он отдал Лоре. Ваза была сферической формы и покоилась на подставке. Мне она показалась похожей на стеклянный шар вроде тех, что вешают на рождественскую елку в магазине «Вулворт». Я понимал, что эта ваза не такая уж редкая и дорогая, как другие вещицы, которыми восторгаются коллекционеры. Она пришлась по вкусу Уолдо лишь потому, что именно он ввел среди снобов из высшего общества моду на посеребренное стекло. В своем рассказе «Искажение и отражение»[32] он писал:

«Выдутое до прозрачности мыльного пузыря стекло покрывают изнутри тонкой ртутной пленкой, и оно сияет зеркальным блеском. И подобно тому, как ртуть в термометре показывает температуру человеческого тела, этот хрупкий шар выявляет несдержанный нрав тех злополучных посетителей, которые, войдя в мою гостиную, первым делом отражаются в выпуклой поверхности в облике уродливых карликов».

– Клодиус, почему, во имя Джозайи Веджвуда[33], вы скрывали от меня это сокровище?

Клодиус достал из витрины вазу. Пока Уолдо ворковал над ней, я разглядывал старинные пистолеты. За моей спиной шла оживленная беседа.

– Где вы ее нашли? – спросил Уолдо.

– В одном доме в Биконе.

– И сколько вы собираетесь из меня выжать, старый конокрад?

– Ваза не продается.

– Как не продается? Послушайте, любезный…

– Она продана.