Кошки-мышки

Обычная отвертка, надежная и дешевая. Чтобы отвинтить маленькую табличку, не больше тех, где указываются имя и фамилия квартирного жильца, освободить пару шурупов и поднять ее наверх, Мальке зачастую нырял раз пять-шесть, особенно если табличка была привинчена к металлу, а сами шурупы заржавели. Зато иногда таблички побольше, убористо исписанные пространным текстом, извлекались аж со второго захода, ибо отвертку удавалось использовать в качестве рычага, чтобы выдернуть табличку вместе с шурупами из прогнившей древесины, после чего поднятый трофей демонстрировался на командном мостике. К своей коллекции трофеев он относился довольно небрежно, многое раздаривал Винтеру и Юргену Купке, которые без удержу собирали все, что можно было где-нибудь отвинтить, даже таблички общественных туалетов или указатели с названиями улиц; к себе домой он уносил лишь подходящее к уже имеющейся коллекции.

Мальке не давал себе поблажек; мы дремали на посудине, а он работал под водой. Мы ковыряли чаячий помет, покрывались загаром до цвета сигары, русые волосы выцветали до соломенной желтизны; Мальке же всякий раз обгорал заново. Пока мы наблюдали за движением судов севернее навигационного знака, он неизменно всматривался в глубину: в его, помнится, голубых глазах с покрасневшими, чуть воспаленными веками и редкими ресницами проявлялся интерес лишь тогда, когда он оказывался под водой. Нередко Мальке возвращался без табличек и прочей добычи, с одной только сломанной или безнадежно погнутой отверткой. Однако он и тут производил на нас впечатление предъявлением этой отвертки. Жест, которым он швырял отвертку за спину в море, переполошив обманутых чаек, не нес в себе ни удрученного разочарования, ни бесцельной злости. Мальке никогда не выбрасывал испорченный инструмент с наигранным или действительным равнодушием. Этот жест всего лишь говорил: погодите, то ли еще будет!

…и вот однажды — на рейде как раз появилось двухтрубное госпитальное судно, в котором мы после некоторых колебаний опознали «Кайзер», приписанный раньше к Восточно-прусскому пароходству, — Йоахим Мальке отправился без отвертки в люк носового отсека, исчез в захлестываемом волнами мутно-зеленом прогале, зажав двумя пальцами нос; сначала туда ушел пробор его раздвоенной плаваньем и нырянием шевелюры, за ним последовали спина и задница, он мотнул слева ногами по воздуху, затем оттолкнулся обеими ступнями от ободка люка и нырнул наискось в холодный тусклый аквариум, куда через открытые иллюминаторы проникал рассеянный свет: пугливые колюшки, застоявшаяся стайка миног, болтающиеся, еще свернутые подвесные койки в матросском кубрике, обвитые бородатыми водорослями, в которых шпроты выводили свое потомство. Изредка — отбившаяся от стайки навага. Никаких угрей, про них только слухи ходят. Камбалы тоже нет.

Обхватив зябко подрагивающие колени, мы пережевывали чаячий помет в плевки, подсчитывали — отчасти со скуки, отчасти с интересом — идущие строем военные шверботы, следили за вертикальными столбами дыма из труб госпитального судна, настороженно переглядывались — он задерживался внизу уже слишком долго, — а чайки кружили в небе, волны бурлили над носовым отсеком, разбиваясь о крепления снятого носового орудия, плескались за мостиком, где вода откатывала между воздухоотводами назад, облизывая все те же заклепки; известь под ногтями, зуд сухой кожи, блеск моря, доносимый ветром стук моторов, отметины на теле от сидения на железе, полувставшие пенисы, семнадцать тополей между Брезеном и Шлетткау — и тут он вымахнул из воды, иссиня-красный подбородок, пожелтевшие скулы, следом из люка выплеснулась вода, а он, со строгим пробором слипшихся волос, пошатнулся над носовым отсеком, по колено в воде, хватаясь за выступающие поручни, присел, выпучив глаза, и нам пришлось втащить его на мостик. Из его носа по краешкам губ еще текли струйки, а он уже показывал нам добычу — целиковую стальную отвертку. Английского производства. С выдавленной надписью «Шеффилд». Ни пятнышка ржавчины, ни зазубрины, вся еще в девственной смазке, капельки воды шариками скатывались с нее.

Эту тяжелую, можно сказать «неистребимую» отвертку Йоахим Мальке ежедневно носил на шейном шнурке больше года, носил даже тогда, когда мы совсем перестали навещать нашу посудину или же появлялись там лишь изредка, — он прямо-таки сделал свою отвертку предметом культового поклонения, хотя был католиком, а может, именно поэтому; например, перед уроком гимнастики он, опасаясь кражи, сдавал отвертку на хранение штудиенрату Малленбрандту и даже брал ее с собой в церковь, куда ходил не только по воскресеньям, но и в будни, посещая перед уроками утреннюю мессу в церкви Девы Марии, что находилась на Мариенвег, поблизости от кооперативного поселка Новая Шотландия.