Кошкина пижама

— Я не могу так поступить, — возразила она.

— Я настаиваю, — ответил он.

Долгое время они лежали молча. Наконец она произнесла:

— Знаешь, а ты не такой плохой.

— Не такой плохой, как что?

— Как я подумала про тебя вначале.

— Что такое я слышу? — спросил он.

— Наверное, я плачу, — ответила она.

— Давай-ка поспим немного, — предложил он наконец.

Луна осветила потолок.

Взошло солнце.

Он лежал на своей стороне кровати и улыбался.

Она лежала на своей стороне кровати и улыбалась.

Маленький котенок лежал на подушке между ними.

Наконец, глядя на залитое солнцем окно, она спросила:

— За ночь котенок придвинулся к тебе или ко мне, он указал, кому хочет принадлежать?

— Нет, — ответил с улыбкой Том. — Котенок не придвинулся. А ты — да!

ТРЕУГОЛЬНИК

Triangle, 1951 год

Переводчик: Ольга Акимова

Она перемеряла три платья, и ни одно не было ей впору. Сейчас они словно принадлежали кому-то другому. От волнения она так покраснела, что к ней не шла никакая одежда. От жара ее стройное тело располнело, так что все платья, казалось, стягивали его корсетами. А тут еще пудра рассыпалась по полу, как снег, а губы неровно накрасились, и она взглянула на себя в зеркало с изумлением, будто увидела там привидение.

— Бог мой, Лидия! — показалась в дверях Хелен. — Он всего лишь мужчина.

— Он Джон Ларсен, — возразила Лидия.

— Это еще хуже. Волосы дыбом, руки ниже колен, тонкогубый, глазки бегают, и вот он здесь — здрасьте пожалста!

Лидия расплакалась. Она сидела и смотрела в зеркало на свои слезы.

— Прости, — сказала Хелен. — Но он такой дурак.

— Хелен!

— Ты моя родная сестренка, вот и все.

— А для меня он бог.

— Не надо больше плакать. Раз он для тебя бог, пусть будет бог. Теперь, когда наши родители померли, я тебе как мать, я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. У меня было достаточно мужчин, чтобы сказать: они все придурки и лгуны, все до единого. Цирк уехал, а эти остались: макаки, клоуны и свистуны.

Лидия пребывала словно во сне.

— Для меня он добрый, красивый, порядочный. На улице с нами раскланивается. Он ведь никогда не был у нас в доме, а? Ни разу слова плохого не сказал. И тут вдруг сегодня звонит мне по телефону и говорит, что хотел бы заскочить на часок со мной повидаться. Я весь день плакала, так счастлива была. Я же годами не решалась ему позвонить. Я видела его перед табачным магазином «Юнайтед сигар» с тех самых пор, когда мне минуло шестнадцать, это было двадцать лет назад, и мне всегда хотелось остановиться и сказать ему: «Я люблю тебя, Джон, увези меня отсюда, будь моим». Но всегда проходила мимо. И, знаешь, иногда в последние годы, когда мы с тобой проходили мимо, мне казалось, в его глазах было что-то такое, будто он тоже меня узнал. Но он всегда только улыбался и небрежно приподнимал шляпу.

— Таким штукам мужчины набираются друг от друга. С фасада просто дворец, а посмотришь с тыла — нужник нужником. Так что подправь макияж и надень к своему красному румянцу что-нибудь зеленое.

— Я не хотела плакать так, чтобы лицо раскраснелось. — Она посмотрела на расплывшиеся губы на скомканном платке. — Хелен, Хелен, и с тобой было то же самое десять лет назад, когда ты любила Джейми Джозефса?

— Каждое утро мои простыни были горячие, хоть водой заливай.

— О Хелен!

— Но потом я узнала, что он играл со мной в наперстки, знаешь, как в цирке. Он потребовал, чтобы я все поставила на кон. Я была молода. И послушалась. Я была уверена, что если и растрачусь вся в пух и прах, то в нужный час буду знать, где его найти. Но час настал, я подняла один из трех наперстков, а Джейми и след простыл. Покатил со своим цирковым номером: по улице, по улице, а потом из города по «железке» — только его и видели. Интересно мне знать, хоть одной из женщин удалось найти Джейми?

— Ох, не надо так, пусть сегодня у нас будет счастливый день!

— Будь счастлива тем, что ты счастлива. А я буду счастлива тем, что я цинична, и посмотрим, кто из нас в конце концов будет счастливее.

Лидия нарисовала себе новые губы и растянула их, в улыбке.