Читаем Кошмар: литература и жизнь полностью

О серьезности отношения Достоевского к «Двойнику» и по прошествии многих лет, свидетельствуют многие факты его творческой биографии. В частности, из Твери Достоевский в 1859 г. пишет брату, обещая привести исправленного «Двойника»: «Они увидят наконец что такое Двойник! (…) Одним словом, я вызываю всех на бой и, наконец, если я теперь не поправлю Двойника, то когда же его поправлю? Зачем мне терять превосходную идею, величайший тип по своей социальной важности, который первый открыл и которого я был провозвестником?» (Письма, 1928, т. 1, с. 257). Сделать этого писатель не смог из-за своих долгов издателю Стелловскому.

348

Из письма брату (цит. по: Мочульский, ук. соч., с. 46).

349

Аналогию между «Двойником» и творчеством Джойса проводит J. Franck. Dostoevsky. A Writer and His Time. Princeton U.P., 2010, p. 102.

350

Ф.М. Достоевский. Господин Прохарчин (далее – ГП). Достоевский, ПСС, т. 1, с. 245.

351

ГП, с. 249.

352

Там же, с. 243.

353

Там же, с. 252.

354

Анненский, ук. соч, с 32.

355

Там же, ук. соч, с 32.

356

Анненский указывал, что Достоевский «умел открывать бездны ужаса» в обыденности.

357

Там же, с. 253.

358

Там же, с. 250. Гоголевские аллюзии не покидают автора «Господина Прохарчина»: «Ты, ты, ты глуп! – бормотал Семен Иванович. – Нос отъедят, сам с хлебом съешь, не заметишь…» (Там же, с. 255).

359

Там же, с. 251.

360

Гроссман, ук. соч., с. 96.

361

Мочульский, ук. соч., с. 65. Так поступает, например, автор классической биографии Достоевского Дж. Франк, связывая героя «Хозяйки» не с предшествующими работами Достоевского, а с мечтателем из «Белых ночей» (Frank, Op. cit., p. 107).

362

Ф.М. Достоевский. Хозяйка (далее – X). Достоевский, ПСС, т. 1, с. 285.

363

Там же, с. 278.

364

Там же, с. 302.

365

Там же, с. 279–208.

366

Интересно отметить, насколько Достоевский по сравнению с романтиками, например, Новалисом, внимательнее и подробнее описывает переживание кошмара: «Юноша постепенно забылся в сладкой дреме и заснул. Ему приснилась сначала безграничная даль и дикие неведомые места. Он переплывал моря с непостижимой легкостью; он видел странных зверей; он жил с различными людьми, то среди битв, то в диком смятении, то в тихих селениях. Он попал в плен и в страшную нужду. Все ощущения достигли в нем неведомой до того напряженности. Он прожил бесконечно пеструю жизнь, умер и снова родился, любил с безумной страстью, и затем снова настала вечная разлука с возлюбленной» (Новалис. Генрих фон Офтердинген. М., 1922).

367

X, 302.

368

Там же, с. 274.

369

Там же, с. 277–278.

370

Там же, 289.

371

Здесь и далее цит. по: М. М. Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963. В первом издании 1929 г. «Проблемы творчества Достоевского» мениппея не фигурирует. Это понятие появляется по втором, расширенном и дополненном издании 1963 г.

372

Бахтин. Поэтика…, с. 57.

373

Там же, с. 65.

374

«Уже в первый, «гоголевский период» своего творчества Достоевский изображает не «бедного чиновника», но самосознание бедного чиновника (Девушкин, Голядкин, даже Прохарчин). То, что было дано в кругозоре Гоголя как совокупность объективных черт, слагающихся в твердый социально-характерологический облик героя, вводится Достоевским в кругозор самого героя и здесь становится предметом его мучительного самосознания» (Там же, с. 64).

375

Н.В. Гоголь. Шинель. Гоголь, ПСС, с. 169.

376

Там же, с. 172.

377

Бахтин. Поэтика…, с. 142, 159, 160, 162.

378

Там же, с. 63. «В кругозоре же автора как предмет видения и изображения остается это чистое самосознание в его целом» (Бахтин, Поэтика…, с. 63). «Самосознание, как художественная доминанта в построении образа героя, уже само по себе достаточно, чтобы разложить монологическое единство художественного мира, но при условии, что (…) в самом произведении дана дистанция между героем и автором» (Бахтин, Поэтика…, с. 68). В результате «всепоглощающему сознанию героя автор может противопоставить лишь один объективный мир – мир других равноправных с ним сознаний» (Там же, с. 66).

379

Там же, с. 72. Дальше Бахтин цитирует «Кроткую», где Достоевский прямо говорит про важность сохранения «психологического порядка» переживания. Достоевского волнует не внутренняя речь героя, а его внутренние состояния в их разнообразных проявлениях. Бахтин объясняет это «правдой собственного сознания» (Там же, с. 74).

380

Концепция самосознания породила и другие натяжки, не укрывшиеся от взора его критиков, в числе которых следует в первую очередь вспомнить М. Гаспарова (М. Л. Гаспаров. Бахтин в русской культуре XX в. М. Л. Гаспаров. Избранные труды. М., 1997, а также Лосева (А. Ф. Лосев. Эстетика возрождения. М., 1978, с. 589) и Баткина (Л. М. Баткин. Смех Пантагрюэля и философия культуры. Вопросы философии, 1967, № 12). Анализ критики наследия Бахтина см. в: C. Emerson. Creative Ways of Not Liking Bakhtin (Lydia Ginzburg and Mikhail Gasparov). University of Toronto Press, 2010 (forthcoming). См. также: К. Эмерсон. Двадцать лет спустя. Вопросы литературы, 2006, № 2.

381

Бахтин. Поэтика…, с. 67.

382

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука