КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ

Всё было дорого. Чашка кофе стоила 2 доллара, а два маленьких мясных гамбургера – 10. За покупками ходил я, и я обнаружил, что за пределами туристической зоны шведы не говорят по-английски. Мне было тяжело закупать провизию. По-шведски я не говорил, а продавцы магазинов не понимали ни слова по-английски. Вдобавок ко всем недоразумениям выяснилось, что шведы пакуют продукты иначе, и мне было трудно отыскать необходимое. Труднее всего было найти поп-корн.

Если у вас есть кабельное телевидение и вы привыкли к десяткам программ по телевизору, то шведское телевидение покажется вам жалким. У них всего два канала, они показывают с 4-х до 11-ти вечера, и это самое скучные программы, попадавшиеся мне в жизни. Мне хотелось разнести на куски телевизор Майи, освободить его от страданий.

Также было трудно услышать какие-нибудь новости по-английски, потому что радио и ТВ вещали только по-шведски. Ну и, конечно, все газеты были на шведском языке. Правда, был один магазинчик, торговавший американскими и британскими газетами, но новости в них были недельной давности и успевали протухнуть. В ту осень случились два события, о которых я хотел знать всё, но не мог узнать ничего. В Сан-Франциско произошло мощное землетрясение – как раз поблизости от того места, где жили три моих сына; и берлинскую стену, воздвигнутую в 1961-ом году, наконец-то начали разбирать. Будь у меня радиоприёмник, я смог бы настроиться на волну "Би-Би-Си" из Лондона. Но в Стокгольме я был изолирован языковым барьером и впервые в жизни сообразил, почему иммигранты кучкуются вместе и почему так много этнических кварталов в мегаполисах, подобных Чикаго.

Однажды в конце недели мы поехали на юг знакомиться с сестрой и родителями Майи. Сестра говорила по-английски, родители – нет. Я же по-шведски кроме "ja" и нескольких ругательств, которым научила меня Майя, знал только "jag alskar dig" – "я тебя люблю". Это я и произнёс с канадским акцентом – мы обнялись и как-то умудрились пообщаться на простейшем уровне.

Мать Майи решила, что если будет говорить медленно, то я её пойму, я же не понимал ни слова, и она от этого раздражалась и нервничала : наверное, удивлялась, что за тугодум ей попался в собеседники. Тогда я стал кивать и поддакивать : "ja, ja, ja…"

Она похлопала меня по ноге и улыбнулась – и было ей великое счастье, потому что, видимо, подумала, что наконец-то у неё получилось и глупый американец понял всё. А я что-то болтал и активно жестикулировал, и ей это нравилось.

Переезд из старого бревенчатого дома где-то на краю Британской Колумбии в городскую квартиру в одной из самых красивых и шикарных европейских столиц явился для меня переворотом. И я сильно скучал по дому, мне не хватало Хейди и Тутса и хотелось убраться из Стокгольма и снова бродить по сырому северному лесу.

Неделя катилась за неделей, Майя становилась со мной всё более раздражительной, и я терялся в догадках, в чём причина. В своих письмах она упоминала, что её отношения с мужчинами быстротечны, что у неё с ними всегда проблемы и что её больше привлекают те мужчины, которые используют её, оскорбляют её, а потом бросают, чем те, кто честен, добр, открыт и полон любви. У неё были глубокие проблемы с доверием и близостью, с эмоциональной интимностью, и чем ближе я подходил к ней с этой стороны, тем неуютней чувствовала она себя и тем чаще начинала ссору, чтобы удержать меня на расстоянии.

У этой женщины были сексуальные нарушения, эта женщина не могла довериться до конца, и её страх перед интимностью проистекал из страха предательства и боли.

В Белла-Куле однажды я угостил её травкой – сам вырастил. Она накурилась до одури, и мы занялись любовью.

Она до того никогда не испытывала оргазма, но в ту ночь у неё было сразу два. Да такие мощные. В первый раз это случился абсолютно неожиданно : она кричала, стонала и колотилась так сильно, что я подумал, не сердечный ли приступ с ней приключился. Во второй раз она голосила так громко, что я решил, что ей больно. Но нет. Ей было приятно, и клянусь, её стоны слышали все, кто живёт к западу от нас на двухмильном участке дороги до переправы Каноэ.

Можете себе представить? Так-то вот…

Она рассказывала мне, что в начале у неё бывало всё нормально, потом она отдалялась от настоящей любви, от близости и привязанности, и страхи её становились непереносимы. У неё были крупные проблемы с доверием к людям, и они не решались многие годы.

Будучи девочкой лет семи-десяти, она подверглась сексуальным домогательствам. Она рассказала матери, что отец её подружки прикасался к ней, обнажался перед ней и приставал.

– Но что сделала моя мать – хуже не придумаешь. Она не сделала ничего. Поэтому это дело между нами так и зависло, и я боюсь обсуждать его с ней.

Выслушав Майю, мать никак не отреагировала, наверное, потому, что её саму в молодости домогались, и уже её мать поступила точно так же.