Кошмар: моментальные снимки

Я был готов жрать их печень сырой, чтобы вены свисали с зубов, и просить добавки. Я был стальным кулаком, который ищет мудака со стеклянными челюстями, чтобы сразиться в рукопашной схватке. Я был поджарым и злым. Хитрым и чокнутым. Похитителем жизней и делателем вдов. Я был готов «оседлать войну», как было написано на чехле для каски. Я был ангелом смерти. Я хотел, чтобы кровавые скальпы колыхались на моём шесте. Я был всеамериканским солдатом, разбивателем сердец, наёмным звёздным штыком и безбородым революционером, готовым дать волю своему инстинкту убивать. Я желал убивать за деньги, из жажды крови, на веки вечные…

Но больше всего я был напуган. Мой маскарад безжалостного бойца из джунглей был неубедителен.

Обручённый с войной, я не находил себе покоя. Прощальная речь командира преследовала меня, сидела у меня в печёнках. Я уже видел себя убитым. Это видение накатывало на меня волнами, днём и ночью. Стало почти наваждением. Пули, мины-ловушки и…

Я решил, что на войне нет приличного способа умереть.

Я понимал, что многие из нас погибнут в ближайшие месяцы, но пытался не думать об этом и молил Бога, чтобы не оказаться в их числе.

Я твердил себе, что мы слишком молоды, чтобы погибать, слишком невинны и добры. Нам было на что надеяться и ради чего жить. Нам столько предстояло сделать и увидеть в жизни, столько событий, которые…

Однако, сознание того, что мы будем воевать, страшило и выворачивало меня наизнанку. Эта мысль меня не покидала.

Я не мог уразуметь, почему нас туда посылали. Это меня беспокоило, когда я позволял себе думать об этом. Это была политическая война, гражданская и партизанская война. Какое мне дело до неё? Или моей семье? Или моим друзьям? Моей стране?

Ответы армии были известны заранее. Напыщенные речи, которые я слышал, были не более чем чушь и надувательство, пропаганда Пентагона.

Офицеры советовали не доискиваться причин войны. Нам следовало лишь слепо довериться Линдону Джонсону. Очень всё просто. Хорошие солдаты не задают вопросов. Они выполняют приказы. И иногда умирают. Но говорят, что умирать за свою страну — это славная привилегия.

Я так не считал.

Я заставлял себя не думать о гибели в каком-нибудь вшивом окопе, в каком-нибудь чёртовом охранении на дальнем фланге в джунглях, вдали от знакомых вещей, вдали от семьи и любимых, за много световых лет от цивилизации, как в моральном плане, так и в географическом.

Зачем, задавал я себе вопрос, мы должны гибнуть за принципы, которые так мало понимаем?

У меня не было особых планов, как провести этот месяц дома. Проблема с 30-дневным отпуском заключается в том, что не знаешь, что с ним делать, а на жалованье рядового — около 78 долларов в месяц — мой выбор был ограничен.

В Форт-Полке на жалованье было не разгуляться, и его особенно не хватало за пределами объекта, когда один лишь вечер, проведённый в увольнении, мог вымести все зелёные из кошелька.

Хотя, конечно, армия предоставила нам кров и стол, гарантировала ежегодный доход и страхование жизни в 10 тысяч долларов, обеспечила бесплатным медицинским и стоматологическим обслуживанием, а также вещевым довольствием.

Дома я не нашёл утешения. Лишь свинину с бобами на тайную вечерю для обречённого человека.

Я вдруг понял, что эти дни могут стать последними в моей жизни. Поэтому я хотел насладиться ими сполна: поесть послаще, выпить и наговориться со старыми друзьями, посмотреть новые фильмы и, быть может, переспать с кем-нибудь.

Но была ещё одна вещь, которую мне очень хотелось сделать, — встретиться с Шарлоттой, попрощаться с ней.

Мне казалось, что я люблю её как прежде, и до отъезда я хотел проверить её чувства. У меня было ужасное ощущение, что я не вернусь, что она останется единственной девушкой в моей жизни.

Я не виделся с Шарлоттой с января. Казалось так давно. Будто прошла вечность из череды «вчера». Но время имеет обыкновение искажаться, когда ты молод и находишься вдали от дома и любимой девушки: жизнь летит быстрее, чем бы этого хотелось.

Первую неделю я лежал и размышлял, как меня угораздило попасть в такой «маринад». Ходить было некуда. Друзья, которые ещё не покинули Баррингтон, были на работе, и с ними не случилось того, что произошло со мной. Поэтому днём, когда весь остальной мир занимался своими обычными делами, я пил пиво в местных забегаловках и жалел себя.

Ещё я слонялся по дому, и через неделю матушка спросила, не хотел бы я получить билет до Бостона, чтобы поискать там Шарлотту.

— О, Боже! Не хотел бы я…

— Это будет наш подарок тебе к отъезду, Брэд.

Хотя я не знал, где Шарлотта, я не стал сообщать её семье о своём приезде. Хотел сделать сюрприз.

Вот что это было. Наш последний шанс. В движении я пытался найти то, что было потеряно в пространстве, ибо время — самое большое расстояние между двумя людьми.

Я никогда не заикался на этот счёт. Наверное, сработала материнская интуиция. Мать читала в моей душе, как моряк читает звёздное небо.

Я поехал в форме, в полной боеготовности. Перелёт из Чикаго в Бостон занял всего 2 часа, однако прошло ещё 8, прежде чем я смог сесть в автобус на Бангор.