Кошмар на улице дачной

Яйцо было богато украшено всякими золотыми финтифлюшками и двумя эмалевыми изображениями. Это были портреты мужчины и женщины. Оба были в старинных туалетах, с прическами конца девятнадцатого, начала двадцатого века. На мужчине был мундир с золотыми эполетами и многочисленные ордена. В волосах у женщины была брильянтовая диадема, которая, по протоколу, полагается лишь царствующим особам.

– Я видела похожие яйца в музее, мы с родителями туда ходили. Музей Фаберже, на набережной Фонтанки.

– Там было такое же?

– Нет, точно такого не было, но похожих было много. Экскурсовод сказала, что последний наш император Николай Второй дарил такие яйца на Пасху своей жене и матери. Ну, и остальные при его дворе, наверное, тоже переняли такую моду и стали дарить яйца из магазина мастера Фаберже своим близким.

Саша кивнул. Он тоже знал историю императорской коллекции пасхальных яиц. После Октябрьской революции, когда новая советская власть была поставлена западом в режим жесткой экономической блокады и остро нуждалась в наличных средствах, коллекция, в числе прочих реквизированных ценностей, оказалась сначала на аукционах, а потом в Европе и Штатах. Там она разошлась по разным владельцам, и лишь сравнительно недавно ее удалось частично соединить и вернуть назад в Россию. Все яйца, ясное дело, вернуть не удалось. Может быть, это как раз и было одно из потерянных яиц Фаберже? Но тогда оно должно было стоить целое состояние. И кто объяснит, как и откуда это яйцо оказалось в доме Риты?

Было кое-что еще, что в этом яйце Сашу сильно смущало. Эмалевые портреты царственных особ выглядели какими-то незаконченными, размытыми. На платье дамы кружево было недостаточно тщательно прорисовано. А на мундире мужчины ордена были лишь схематически намечены, но разглядеть, что это за ордена, не представлялось возможным. В то время как все прочие мельчайшие детали туалетов – пуговицы, украшения, вышивка, различались достаточно четко.

– Что мы будем с ним делать? Оставим тут?

– Думаю, надо его забрать. У нас оно будет в большей безопасности, чем тут. Когда Риту освободят, мы вернем это яйцо ей. По всему видно, что стоит оно немалых денег. А тут в отсутствие хозяев драгоценность могут украсть.

А про себя Саша подумал, что пока яйцо будет находиться у него в руках, он сможет навести на его счет справки. Покажет специалистам по ювелирно-прикладному искусству начала прошлого века. Глядишь, что-то и удастся узнать про судьбу прежних владельцев этого яйца.

– Где ты это нашел? – спросил Саша у Барона.

За собаку ответила Шура:

– Я видела, он вон оттуда его принес.

Саша прошел в комнату, куда указывала Шура, и понял, что оказался в мастерской художницы. Самая большая и светлая комната на втором этаже была приспособлена для работы матери Павлика.

– Тетя Рита художница. Она рисует акварели.

На мольберте и впрямь стоял незаконченный пейзаж. Саша сразу узнал берег озера. Были тут и другие работы. Хорошие спокойные мотивы. Неяркие краски. Ничего кичливого или крикливого. Такую акварель можно было повесить в любом месте, и всюду она была бы к месту. Белые пионы в высоком хрустальном кувшине. Лодочка на причале у берега. Небольшая часовня в обрамлении кудрявых березок и стройных елочек. Работы были все небольшого размера, очень изящные, легкие и тонкие.

Саша взглянул на кисточки, которыми пользовалась художница. До чего тонюсенький ворс. Некоторые кисти и вовсе, казалось, состоят из одного-двух волосков. Налюбовавшись на работы художницы, Саша заглянул в соседнюю комнату и ахнул. Это комната когда-то являлась спальней – видимо, тут и обитала Рита. Но в каком удручающем состоянии была эта комната! В отличие от мастерской, где наблюдалось подобие порядка, тут все вещи были перевернуты вверх тормашками. Обивка одеял и подушек вспорота. Той же участи подвергся и матрац. Стены были в дырах, словно кто-то простукивал их и в подозрительных местах делал отверстия. Одежда и вещи были выброшены из шкафа и валялись на полу.

– Тут был обыск? – опасливо произнесла Шура, которая тоже увидела разгром в спальне хозяйки. – Это сделала полиция?

– Вряд ли. Мне кажется, это дело рук того типчика, которого мы с тобой спугнули. До мастерской этот тип не добрался, тут сначала орудовал.

И Саша указал на разбитое окно.

– Именно через него этот тип и выпрыгнул. Когда услышал, что я поднимаюсь на второй этаж, испугался и дал деру из этой комнаты через единственное окно. А до мастерской он просто не добрался. Можно не сомневаться, не спугни мы его с тобой, он бы и там устроил подобный погром. Он что-то искал. И это что-то было для него очень ценным.

– Может, это золотое яичко?

– Может, его. А может, что-то другое.