Кошмар под Новый год

«Логично», – подумал я.

Взял ломик.

– Ну, и где Алик?

– Я же сказала, перед тем как подойти ко мне, ты на нем стоял.

Уже не задумываясь над смыслом всего этого, я вернулся на прежнее место и осведомился:

– Ну?

– А теперь ищи его.

– Где?

– Там, где стоишь.

На мгновение я замер.

«Она издевается или говорит серьезно?» – терзал меня вопрос.

– Соня… Но я же стою на полу.

– Правильно. Вот там Алик твой и находится, – сообщила Соня и принялась дальше играть со своими локонами.

Себя я дураком не считаю, поэтому догадался сразу, что следует делать с ломом.

Сдвинул в сторону домотканый коврик и постучал по дощатому полу. Стук получился не «пустым», как бывает, когда постучишь по обычному полу, а глухим. Меня одолевали нехорошие предчувствия, но прекращать дело я не стал, а, аккуратно постучав по полу, принялся теперь уже со всей силой и с каким-то азартом орудовать ломиком. Доски трещали, гвозди противно скрипели, пол под ногами содрогался. Чтобы не провалиться самому, я расставил ноги как можно шире и еще раз стукнул ломом по полу. Наконец доски не выдержали напора и треснули. Разгоряченный после физической работы, я бросил лом и отошел от разгромленного пола. Ломом работал я нечасто, и поэтому руки дрожали, как сумасшедшие.

– Какой ты сильный! – восхитилась Соня, хлопая в ладоши. – Я бы эту железяку даже не подняла! Но зато я умею вышивать золотом по бархату, а это по силам не любому мальчишке!

Я окинул Соню скептическим взглядом: «А мальчишкам оно надо – пытаться вышивать золотом по бархату?»

Заметив мой неинтерес к теме, девушка воскликнула:

– Ты все делаешь правильно! Действуй дальше! Скоро ты увидишься со своим другом!

Нехорошие предчувствия усилились. Я опустился на четвереньки. И тут Соня сказала:

– А к музыке как ты относишься? Например, «Лунная соната» Людвига ван Бетховена тебе по душе?

Меня как прострелило.

– Что? – переспросил я.

– Бетховен тебе нравится? Я бы могла специально для тебя сыграть на фортепиано. Мой учитель говорит, что я очень способная. Почему ты на меня так странно смотришь? Я не вру. Он правда так говорит, очень хвалит меня.

– Я… я… тебе верю.

– Серьезно?

– Серьезно.

– Замечательно!

Меня затрясло – я понял, что это Соня играла «Лунную сонату» на первом этаже. Это она. Она. Точно она.

– Ну, чего же ты медлишь? Твой друг уже скучает без тебя.

Все еще трясущимися руками я взялся за обломок доски. Отбросил его в сторону. Что было в открывшемся пространстве – я еще не увидел, потому что свет был очень тусклым, да и я, нависая над полом, набрасывал на него тень…

Я оттащил второй кусок доски, побольше, чем первый. И увидел… ботинок-гриндер. Знакомый ботинок. Ботинок Алика.

В глазах потемнело. Ничего не соображая, с невидящим взглядом я стал, как остервенелый, хвататься за доски и разбрасывать их по коридору. За мной наблюдала Соня, накручивая на палец свои локоны. Кажется, в это время она упоенно рассказывала какие-то стихи.

Остановился я, только когда разломанных досок больше не осталось.

Это был Алик.

Со скрещенными на груди руками, оплетенный паутиной, с оскаленным от ужаса ртом и дикими глазами, он лежал в полу и смотрел прямо на меня. Его мутные остекленевшие глаза не мигали. Он был высохшей мумией. Зрелище не из приятных.

– Ну вот вы и встретились! Я же говорила! А ты думал, что я обманываю! Приходите вниз, я сыграю вам «Лунную сонату» или «К Элизе»! Это у меня лучше всего получается!

Соня звонко рассмеялась, но в этом смехе отчетливо различались зловещие нотки.

У меня помутилось в голове, и я, откинувшись назад, потерял сознание.

Я ощутил похлопывание по щекам.

– Очнись! Очнись!

Хлопок по щеке.

– Очнись же! Господи, что с тобой случилось? Очнись!

Я почувствовал себя в своем теле и ощутил страшную головную боль. Голова буквально раскалывалась на части, создавалось впечатление, будто мозгу было тесно в голове, и он лез наружу, и из-за этого череп трещал по швам.

– А-а-а… – простонал я.

Тишина. Ликование:

– Ты очнулся! Давай же, открывай глаза!

Я повиновался. С трудом открыл глаза. И тут же их закрыл: тусклый прежде свет показался нестерпимо ярким.

Я снова открыл глаза, сделав ладонью козырек. Точно так же болят глаза, когда человек болен гриппом. Полутьма, а еще лучше мрак – вот где комфорт.

Передо мной стоял озабоченный Алик. Увидев, что я открыл глаза, он подскочил ко мне и помог приподняться.

И вдруг перед моим мысленным взором на долю секунды вспыхнула картина: мертвый, опутанный паутиной высохший Алик лежит и смотрит прямо на меня остекленевшими глазами.

От жуткого воспоминания я подскочил, как ужаленный.

– Алик, что с тобой случилось? Ты… жив?

– Я жив? – изумился мой друг. – То же самое я хочу спросить у тебя! Ну и наваждение…

– Наваждение?

– Наваждение… Как мне плохо… Это были самые ужасные минуты моей жизни… Как я рад, что ты здесь, стоишь передо мной, а не… Бр-р-р…